— Да ничего особо. Твой полукровка опять забрался на вершину дуба, оттуда обзывал всех матерно. Калевой пытался заставить остальных прибраться, но был послан. Полез бить морду Илье, но получил сам. Хотя и побил. Оба ходят с фонарями, друг на друга косятся. Отправил их на кухню, Марии в помощь. Там пытались пререкаться, но получили грязной тряпкой по мордасам и заткнулись.
Дерьмо придется отмывать.
Но как?
Самому браться?
Или… если использовать заклятье тлена, ограничив область воротами, то… они останутся без ворот, что может создать ложное впечатление, что и охраны нет.
А жертвы не нужны.
Марию… как-то неловко просить.
…или…
— Кто еще провинился?
— Верно мыслишь! — Земляной сорвал травинку и сунул в рот. — Миклош.
— Миклош?
Вот уж с кем прежде не было проблем.
— Пытался Шурку… ту, которая Шурка, а не Шурик, заставить под кровать лезть. Навроде как она, то есть, он, на новенького, а значит, там спать должен и не отсвечивать. Это я услышал.
Глеб закрыл глаза, мысленно пытаясь успокоиться.
— Дети, — Мирослав Аристархович закатал рукава. — Часто подражают взрослым… особенно часто, не тем взрослым, которым стоит подражать. Он же у вас из сиротских?
— Откуда понял?
— По замашкам. И изрядно в приюте провел. У них там просто. Хочешь подняться, подомни под себя кого… думаю, не в первый раз.
Если и так, то Глеб… не замечал?
Миклош казался ему спокойным. Сдержанным.
— Они там быстро учатся не привлекать внимания, — тихо произнес Мирослав Аристархович. — И если выходит… плохо выходит. Я одно такое дело разбирал. Мерзость редкостная. Тогда-то и понял, что не все малолетством и неразумением оправдать можно. Так что глядите.
— Будем.
Что ж, вопрос, кому отмывать ворота, решился.
— Вам наставник нужен. Чтоб при них был постоянно. А то… один уехал, второй занят делом, и детки ваши творят, чего удумают. А удумать, поверьте, многое можно.
— Где ж его взять?
…Лазовицкий вот обещался, да, верно, позабыл за собственными делами.
— Если… — Мирослав Аристархович поскреб переносицу и вновь смутился. — Не побрезгуете… с военными… у меня братец есть. Служили вместе. После… случилось… нехорошее. Я по ранению ушел, а у него… неприятность. Выгнали с лишением… он человек хороший.
— Что за неприятность?
Земляной повернулся к воротам спиной. Теперь его интересовал дом и те, кто в нем прятался.
…склонность к насилию — плохо.
…врожденная ли, приобретенная ли… но тот, кому нужна чужая боль, обречен. И выходит, Миклош? Или еще слишком рано?
…определенно рано.
И гадать не стоит.
— Повздорил со старшим. Из-за бабы… — Мирослав Аристархович сплюнул. — Влюбился, а она… авансов надавала. Ему бы отступиться, понятно же, что кому простой ползун нужен, когда офицера захомутать можно? А он в драку. Челюсть сломал. Нос. Ребра… опять же пальцы… повесить хотели. Благо, старшой наш человеком толковым был. Разобрался. Совсем-то замять не вышло, но хоть без каторги. Только… в деле осталось. Меня вот в полицию взяли. Он же вышибалой…
Вышибала и бывший ползун в качестве воспитателя?
А с другой стороны… слабого сожрут. Тут, глядишь, и подавятся.
— Пусть приходит. Если не побоится.
И по тому, как расплылся в улыбке Мирослав Аристархович, Глеб понял: не побоится. Наверное, это было хорошо.
— По делу что? — заходить в дом желания не было, и Глеб устроился на остатках лавки, почти затянутой не то плющом, не то еще какой ползучей дрянью. Она была влажноватой и жесткой. — Нашли?
— Чтоб так просто. Пробовал поднять девицу, но впустую… я был прав, этот засранец не в первый раз балуется, следы убрал аккуратно. Из Управления подборку прислали. Пока пять эпизодов, но это из незакрытых. Попросил и по закрытым пошарить, а то ж сам знаешь…
Глеб знал.
Предполагал.
Подобные дела предпочитали закрывать любой ценой.
— Я тебе там оставил. Пока основные отчеты, из архива, завтра нарочным пришлют полные версии. Или не завтра. Города разные. Запросы пока пройдут, пока дойдут, пока шевелиться заставят…
— А мне можно?
— Нужно, — отрезал Земляной. — Или хочешь на меня одного это дерьмо повесить?
Глеб не хотел.
— Тебе, к слову, тоже письмецо… от Наташки? Думаешь, поможет?
— Надеюсь.
— Ага… — это было сказано без особого выражения.
— У нее кто-то был. У Антонины, — заговорил Мирослав Аристархович, которому, верно, надоело изображать истукана. — Я говорил с подругами… особой близости между девушками не было, но все до одной были уверены, что Антонина завела любовника. Правда, видеть его никто не видел…
— Еще бы, эта тварь осторожна…
— Незадолго до смерти у нее появились серьги. Золотые. С бриллиантом. И кольцо. Видели его все четверо девушек. И в один голос утверждали, что Антонина специально им показала, чтобы позавидовали. В итоге есть описание, но…
Он протянул скомканный листочек бумаги, который Глеб развернул, чтобы убедиться: толку от этого описания немного.
И серьги, и колечко были обыкновенны.
Тонкий ободок и ограненный квадратом камень в лапках. Серьги такие же. Комплект?
— Я по ювелирным отправлю, да только… — Мирослав Аристархович забрал картинку. — Это одна… из подружек нарисовала.