Одинокий островитянин

Очнулся он, когда солнце было уже высоко, спина и шея у него сильно болели. Фуражку и обувь он потерял. Он встал на ноги и двинулся внутрь острова по направлению к низеньким деревьям, подальше от палящего солнца.

Он выживал. Искал ягоды, корневища, съедобные растения и наловчился подкарауливать птиц, присевших на ветки, и сбивать их камнями.

В одном ему посчастливилось – в кармане у него оказались непромокаемые спички, которые он положил туда перед тем, как разразилась буря. Из коры и ветвей он выстроил себе маленькую хижину, выкопал мелкий очаг и развел там огонь, который приходилось поддерживать день и ночь; у него было только восемь спичек.

Он выживал. Первые несколько дней, несколько недель ему было чем заняться. Часами он глядел в океан в надежде увидеть спасателей, которые, верилось ему, должны приплыть. Он исходил маленький остров вдоль и поперек, пока не изучил каждый клочок пляжа, каждую травинку и ветку.

Но спасатели не объявлялись, и вскоре он узнал остров так же хорошо, как когда-то знал маршрут своего автобуса. Он стал рисовать картины на песке, человеческие силуэты, зарисовывал птичек, пролетавших с криками над его головой, изображал корабли, выпускающие дым из труб.

У него не было ни бумаги, ни карандаша, но он все же начал свою книгу, историю своих странствий, книгу, которая должна была сделать его, мелкого служащего, знаменитостью. Он составлял ее долго и тщательно, подбирая каждое слово, отделывая каждый абзац. Наконец-то он обрел свободу и оглашал весь островок пассажами из своей книги.

Но этого было недостаточно. Проходили месяцы, а он не видел ни корабля, ни самолета, ни человеческого лица. Он шагал вдоль берега, цитируя законченные главы своей книги, но этого было мало. Оставалось одно средство, чтобы сделать жизнь сносной, и он применил его.

Он стал сходить с ума.

Делал он это медленно и постепенно. Вначале ему потребовался Слушатель. Без пола, возраста и внешности – просто Слушатель. Расхаживая и проговаривая вслух свои фразы, он стал убеждать себя, что рядом с ним, справа, идет кто-то – кто-то, кто слушает его, смеется и аплодирует, восхищаясь им и его сочинением – им, Джимом Килбрайдом, а не каким-то там ничтожным клерком.

Он почти уверился в существовании Слушателя. Временами он приостанавливался и оборачивался вправо с намерением пояснить какие-то детали и с удивлением обнаруживал, что там никого нет. Потом он приходил в себя, смеялся над своей глупостью и шагал дальше, продолжая говорить.

Постепенно Слушатель приобретал некий образ. Постепенно он становился женщиной, затем юной женщиной, признательно внимающей тому, что он должен был высказать. У нее пока еще не было ни внешности, ни какого-либо цвета волос, ни черт лица, ни голоса, но он дал ей имя. Дорин. Дорин Палмер – женщина, которую он никогда не встречал, но всегда хотел встретить.

Дальше все прошло быстрее. Как-то он осознал, что у нее медвяные, довольно длинные волосы, которыми грациозно играет морской бриз. Ему пришло в голову, что у нее большие синие глаза, таящие в своих недрах глубокие мысли. Он понял, что ростом она пониже его дюйма на четыре, так где-нибудь около пяти футов, и тело у нее чувственное, но не чрезмерно сладострастное, и одета она в белое платье и зеленые сандалии. Он знал, что она его любит за то, что он храбр, силен и незауряден.

Но какое-то время он еще не терял полностью рассудок. До тех пор, пока не услыхал ее голос.

Голос был прелестный, полнозвучный и ласкающий. Он сказал: “В одиночку человек только полчеловека”, а она ответила:

"Ты не одинок”.

В первый месяц безумия, их медовый месяц, жизнь была радостна и приятна. Снова и снова повторял он ей завершенные главы своей книги, и время от времени она прерывала его восторженными возгласами, тянулась к нему и целовала его, и золотистые волосы рассыпались по ее плечам и скользили у него по руке, и он знал, что она его любит. Они никогда не говорили о его прежней жизни – о режущих глаза лампах в офисе и распухших гроссбухах.

Они прогуливались вместе, и он показывал ей остров, каждую песчинку, каждую веточку и учил поддерживать огонь восемью спичками. А когда на остров обрушивались в слепой ярости нечастые бури, она забивалась в его убежище, ее волосы ласкали его щеку, теплое дыхание согревало его шею, и они сообща пережидали шторм, держась за руки и уставясь на мерцающий огонь в надежде, что он не погаснет.

Так случалось дважды, и ему приходилось использовать драгоценные спички, чтобы поджечь пламя снова. Но всякий раз они уверяли друг друга, что в следующий раз костер будет защищен получше.

Однажды, когда он пересказывал ей последнюю завершенную главу, она заметила:

– Ты так давно ничего не сочинял нового. С тех пор, как я здесь появилась.

Он запнулся, ход его мыслей был прерван, и он осознал, что она говорит правду. И сказал ей:

– Сегодня я начну следующую главу.

– Я люблю тебя, – отвечала она.

Но он оказался не готов начать новую главу. В действительности ему не хотелось начинать никакой новой главы. Он лишь хотел пересказывать ей уже законченные главы.