Одинокий пишущий человек

О политике я вообще предпочитаю не высказываться. В конце концов, любое государство – это миллионы групп, группировок, сообществ самых разных личностей, среди которых невероятное количество говнюков. В политике их на три порядка больше, чем в любой другой сфере жизни. Время от времени на гребень мутной политической волны выносит какого-нибудь типа, который поначалу всем кажется другим, не таким, как все эти; его пылкие воззвания к народу ловко составлены молодым и борзым спичрайтером, а смысл благой вести в основном всё тот же: если я заполучу вожжи и погоню упряжку жизни, наша страна процветёт, запоёт и запляшет, перестанет пить, болеть, блевать и воровать. Вы увидите небо в алмазах!

Предположим, он получает те самые вожжи и становится во главе сообщества самых главных говнюков. И очень скоро оказывается, что вот он-то – худший говнюк, чем все предыдущие, вместе взятые.

И потому я никогда не встречаюсь с политиками, не участвую в их завтраках и ужинах с творческой интеллигенцией и не подписываю никаких воззваний, даже если они – в защиту белой акулы.

Нет, конечно, существуют литературные объединения, творческие союзы, ПЕН-клубы, просто клубы. Вроде старого доброго советского ЦДЛ, где писатели торчали в буфете, а если гонорар позволял или удавалось стрельнуть червонец у приятеля, – в ресторане Дубового зала, и после второй рюмки говорили друг другу: «Старик, ты гений!», а после пятой рюмки именовали коллегу «полным говном». После пятой-то рюмки искренность хлещет из творческого человека, как из брандспойта.

В белом шуме под названием «жизнь» каждый творец пытается услышать и вычленить собственную мелодию, собственный шорох и вздох, шелест и гром… Чужие спецэффекты – особенно когда они заключены в слова и фразы – ему страшно мешают.

В связи с этим спрашивать у писателя мнения о творчестве другого писателя не только бесполезно, но даже бестактно. Недавно обнаружила воспоминания Иосифа Бродского о Владимире Высоцком. Была поражена его высокой оценкой творчества барда (всем известны жёлчные отзывы Бродского о прочих современных ему литераторах). «Я думаю, это был невероятно талантливый человек, совершенно замечательный стихотворец. Рифмы его феноменальны… В нём было абсолютно подлинное чутьё языковое».

Буквально за неделю до того я читала интервью Дмитрия Сухарева, где тот доказывает, что Высоцкий был весьма средним стихотворцем. Кажется, и Дмитрий Быков так считает. Все мы по-разному чувствуем и по-разному оцениваем литературные тексты, органику другого литератора. Толстой, как известно, терпеть не мог Шекспира, известны и его пренебрежительные высказывания о современных ему писателях. «Ну что – Христос? Что – Нагорная проповедь? Лишнего много. Тяжело читать. Написано хуже, чем у Достоевского». А Достоевский презирал Тургенева и весьма нелицеприятно изобразил того в «Бесах» в образе писателя Кармазинова. Тургенев же называл Флобера «наивным». И так далее. Список длинный и шокирующий учеников средней школы. Что поделать: мы народ штучный, с острыми шипами, каждый монументален, каждый начинён изрядной порцией взрывчатки.

А роль свою в литературе никто не выбирает, как и свой стиль – повадку, походку, манеру говорить. Художник рождается со своей ролью, вследствие чего любая фраза, выведенная его рукой на бумаге, передаёт мимику его лица, артикуляцию его губ, ритм чередования вдоха-выдоха. Стиль писателя – это отнюдь не то, что выбирается или взращивается, это тембр голоса, склад мышления, цветовой спектр в глазу. Один автор живёт сорок два года и оставляет после себя двенадцатитомное собрание сочинений. Другой – живёт те же сорок два, и после него остаётся двухтомник замечательной прозы. Что это? Трудолюбие одного и леность другого? Нет, ритмы организма. Температура таланта. Интенсивность процессов, протекающих в воображении. Судьба – давайте произнесём наконец и это слово.