Ужин давно прошел, и в поварне было совсем темно. Лешек осторожно прикрыл за собой дверь и подождал, пока глаза привыкнут к мраку. В детстве он бывал в поварне и немного представлял себе ее устройство. Сначала его потряхивало от волнения, но потом он подумал, что даже если попадется, ничего страшного не произойдет и замыслов своих он не выдаст. Скажет, что хотел украсть немного еды, - за воровство, несомненно, накажут, но не убьют же!
Однако ему все равно хотелось покинуть поварню как можно скорей, поэтому Лешек схватил огниво, лежавшее перед печью, набрал в узелок крупы, на ощупь похожей на пшено, и, оглядываясь и пригибаясь, поспешил назад, в зимнюю церковь. Узелок, спрятанный в полах подрясника, сильно мешал, но вернуться в спальню Лешек бы не успел. А потом всю ночь думал, какой он дурак: с таким риском пойти на воровство, чтобы набрать в дорогу сухой крупы! Впрочем, огниво стоило куда дороже - с ним он сможет разжечь костер, если придется. Пока он не наткнулся на него в темноте, мысль об огне даже не пришла ему в голову.
Лешек понимал, что после всенощной надо выспаться - кто знает, когда он в следующий раз сможет хотя бы подремать, - но сон не шел, и волнение, смешанное со страхом, все сильней сотрясало его тело. Он пробовал отвлечься от мыслей о побеге, считал про себя удары сердца, но от этого оно бежало вскачь. Лытка несколько раз спрашивал, что с ним происходит, но Лешек махал рукой и отмалчивался: если Лытка узнает о том, что он задумал, то будет долго отговаривать его, и Лешек даже знал, какие доводы Лытка приведет. А Лешеку вовсе не хотелось слышать этих доводов. Он и так дрожал от ужаса, думая о том, как откроет двери в келью Дамиана, как будет искать в темноте крусталь, как его поймают за этим занятием и… «Давайте его сюда и разводите костер».
Он задремал за несколько минут до того, как било позвало насельников к исповеди.
Две литургии вымотали Лешека не столько духотой и скукой, сколько ожиданием: руки и ноги его непрерывно дрожали, он старался успокоиться и не мог. После обеда он собирался идти к келарю, за мирской одеждой, и понимал, что врать надо правдоподобно, иначе всем его замыслам придет конец, и конец весьма печальный.
И все равно, добравшись до кладовой, Лешеку пришлось постоять на морозе несколько минут, успокаивая дыхание и дрожь в руках.
- С праздником, - учтиво поклонился он келарю, - меня прислал отец Паисий.
- И тебя с Крещением Господним, - келарь посмотрел на Лешека подозрительно, отчего тот снова начал дрожать и волноваться.
- Он велел мне забрать мои мирские вещи… - Лешек постарался улыбнуться.
- Что так? - хитро прищурился келарь. - Решил с поселянами поделиться?
Лешек выдохнул с облегчением: он все сделал правильно, он нашел те самые слова! Он скромно кивнул келарю, и тот повел его в кладовую.
- Выбирай, которые тут твои, - келарь показал рукой на сложенную одежду: отдельно - штаны и рубахи, отдельно шапки, отдельно шубы, только сапог не было видно.
Лешек без труда нашел свои вещи и робко спросил:
- А сапоги?
- А сапоги-то зачем? - удивился келарь.
- Ну как зачем? - Лешек смиренно опустил голову. - Сапоги людям очень нужны. Нехорошо все отдать, а сапоги себе оставить.
И тут Лешек не соврал - нехорошая примета оставить свою вещь там, куда не хочешь возвращаться. Оберегов, конечно, никто ему не вернет, но и в обители их хранить не станут - слишком уж богопротивная вещь.
- А… - согласился келарь и распахнул перед ним двери в маленькую каморку, - вообще-то сапоги мы для братии бережем, но если ты так решил, забирай.
Лешек осмотрелся в полутьме: его сапоги, которые сшил колдун, ни у кого таких не было! Да если бы кто-нибудь из братьев посмел их надеть! Он бережно взял их в руки и прижал к себе.
- Жалко отдавать-то? - сочувственно спросил келарь.
Лешек покачал головой - правдоподобно, - как и положено послушнику, отринувшему от себя мирскую жизнь навсегда.
- Хорошие сапоги, заметные: увидишь на ком - дом вспоминать станешь. Уж лучше с глаз долой, - келарь вздохнул.
Лешек не осмелился принести вещи в спальню, когда послушники собирались к вечерне, и долго ждал, спрятавшись в густых елях, отделявших кельи схимников от монастырского двора. От одежды пахло домом. У насельника обители была только одна собственность - нательный крест, кроме него ничего своего иметь не разрешалось. Лешек прижал к щеке жесткий сапожный мех - больше у него не осталось ничего, к чему прикасалась рука колдуна, ни одной вещи, которая бы напоминала о нем. И если замысел его провалится, он лишится и этой малости.
За опоздание к вечерне полагалось сорок поклонов Божьей матери, что Лешек и исполнил, едва войдя в церковь, не дожидаясь замечаний благочинного, и увидел его милостивый кивок. Лешек подумал, что неплохо изображает смиренного послушника!