Одинокий путник

В сундуке было пыльно, душно и жарко. Лешек слышал, как сверху уложили старика, который шутил и посмеивался над своими шутками. Впрочем, ребятишки смеялись вместе с ним. Лешек прижался губами к еле заметной дырочке, но быстро оказался от такого способа дышать – это могли услышать снаружи.

Тяжелый топот монахов ни с чем нельзя было перепутать. Сколько их вошло в дом, Лешек сосчитать не мог, но не меньше, чем трое.

– Это что за погань у тебя? – спросил монах и Лешек услышал глухой удар куда-то вверх.

– Так... отец дом строил, – ответил хозяин, – давно еще.

– Срежь.

– Как скажешь.

– Развели тут бесовщину. Почему иконы нет в красном углу?

– Чтоб не запылилась. Вот, в полотенце завернута.

– Чтоб не запылилась, протирать надо чаще. Ладно, не за тем пришли. Всех, и малых и старых, сажай на лавку вот сюда. Если кого найду, живы не будут, понял?

– Так, дедушка у нас. Немочный, не встает уж два года как.

– Дедушку поднимай тоже. Сказал – всех.

– Как скажешь.

От духоты потихоньку плыла голова, а сердце, напротив, стучало в груди тяжело и громко. Он слышал, как семья рассаживается на лавках, как с сундука снова поднимают дедушку, и как топают монахи, заглядывая во все углы, и проверяя копьями темные места, куда не дотягивались руки.

– Авда! – крикнул кто-то, выглянув в дверь на улицу, – иди, смотри.

Брат Авда. Лешек его запомнил, и тот тоже наверняка хорошо запомнил Лешека. Да, хорошо, что он не предложил притвориться старшим сыном хозяина – его бы все равно опознали.

Крышка сундука над ним распахнулась, стукнувшись об печку, Лешек задержал дыхание и думал, что сердце его бьется так, что белье над ним шевелится.

– Дяденька! Не порть моего приданого! – вдруг услышал он отчаянный девичий крик, – я его пять лет вышивала, и пряла и ткала сама!

Лешек зажмурился – наверняка, монах собирался проткнуть белье копьем. Насквозь бы все равно с первого раза не проколол – не такие острые у них копья. Но почувствовать под тканью тело мог бы. Монах громко хмыкнул и начал рыться в вещах руками, дошел до подушек, но поднимать их поленился, и воткнул-таки копье в середину сундука. Девушка жалобно вскрикнула, но копье прошло в сантиметре от поясницы Лешека, зацепив на нем рубаху. Он чуть не дернулся от испуга, а монах то ли пожалел девушку, то ли охладел к этому делу, кой как примял белье ладонями и опустил крышку, которая, впрочем, не закрылась.

Авда долго не приходил, и вся семья сидела молча: Лешек слышал их тяжелые вздохи, и сопение малых, и скрип лавки под непоседливыми старшими.

– Ищите лучше! – раздался голос с крыльца, – он здесь, его кто-то прячет. Везде ищите, и в выгребных ямах, и в колодцах!

Дверь захлопнулась, и по дому протопали тяжелые шаги.

– Кто хозяин? – рявкнул брат Авда, хотя мог бы догадаться и без вопросов.

– Ну, я хозяин, – с достоинством ответил крестьянин и поднялся – под ним заскрипели половицы.

– Если найду его у тебя сам, всех под батоги положу, и старых и малых. А ты мне его отдашь – получишь два мешка пшеницы, а на будущий год заплатишь только из четверти снопа.

Лешек сжал губы – два мешка пшеницы и то очень высокая для крестьянина плата, а четверть снопа – вполовину меньше того, что монастырь собирал с крестьянских хозяйств за пользование землей. Слишком большой риск с одной стороны, и слишком богатая плата – с другой. Если бы хозяин не устоял, Лешек простил бы его за это...

– Рад бы отдать, так ведь нету у меня никого, – ответил хозяин, не долго раздумывая.

– Смотри... – протянул Авда.

Монахи ушли нескоро, обыскав каждую пядь дома и двора: Лешек думал, что задохнется, несмотря на имеющуюся в сундуке дырочку. Но как только за монахами задвинули засов на воротах и накрепко заперли дверь, ребята тут же кинулись разрывать над ним белье и вытаскивать подушки.

– Ну что? Что? – услышал Лешек голос старшей дочери, – живой?

Лешек глубоко вдохнул, отчего сразу побежала голова, и ответил:

– Все хорошо.

– А копье? Не ранен?

– Если бы монах его ранил, то заметил бы, – солидно сообщил ее брат.

Лешека вытащили на свет несколько рук, и отряхнули с него пух, налетевший с проткнутой подушки.

– Да все в порядке, ребята, – растрогано улыбнулся он, – я сам.

– В рубашке родился, – покачал головой хозяин, – ну, теперь за стол. Они не скоро еще появятся.

Но примерно через час раздался настойчивый стук в дверь. Семья еще сидела за столом, и Лешек увидел, как побледнели их лица, как забегали по сторонам черные глаза хозяина, как прижала руку ко рту его старшая дочь...

– В печку! Быстро! – прошипел хозяин Лешеку, и тот не заставил себя ждать. Хозяйка, ухватив заслонку тряпкой – чтобы не звякнула – откинула ее в сторону, пропуская Лешека вовнутрь.

Печь хранила жар, сильный и сухой – наверняка, топили ее на ночь, но утром в ней хватало тепла для приготовления пищи. Лешек прикрыл лицо руками, чтобы его не обжечь, и скукожился, стараясь не прикасаться к горячему камню. – Чего ты испугался, Черн***та? Не монахи это, соседи, – из печки слышно было гораздо лучше, чем из сундука.

– Заходите, – не очень довольно ответил хозяин, – к столу садитесь. Обедаем мы.