Одинокий путник

- Ну что? Теперь подожди до вечера. Мне показалось, что служба им понравилась, особенно пение - они таращились на клирос, открыв рты. Красиво получилось, Паисий молодец, отлично подготовился. И икона мироточила, это тоже их ошеломило.

Дамиан вежливо кивнул - авва в этом никогда ничего не понимал. Что им до красивой службы? Поглазели и по домам пошли.

- Надо чаще проводить службы зимой. Сидим в обители, так тараканы за печкой, - вздохнул игумен, - я думаю, пора в Никольскую постоянного батюшку посадить. И изба для него есть, и приход большой получается.

Ну точно. Авва доволен собой. Как дитя, честное слово! Дамиан с трудом удержался, чтобы не заскрипеть зубами.

Они пообедали втроем с Паисием, и Дамиан, которому до этого кусок не лез в горло, вдруг понял, как проголодался. Как ни странно, слободские прислали авве жареного гуся и вкусный пирог с ягодами, отчего тот укрепился в мысли о силе Божьего слова. А вот Дамиана это насторожило - он не ожидал от крестьян такой любви к проповедникам и немедленно велел выяснить, из какого дома принесли гостинцы.

Он еле-еле дождался, когда авва наконец отправится обратно в Пустынь, - надо было дать людям отдохнуть, а к ночи начинать действовать решительней. Он еще и сам не знал, что предпримет, и склонялся к пожарам. Была у него задумка забрать из каждого дома по ребенку и стращать родителей их смертью, но в ответ на это мужичье точно взбунтуется, а со скитов пока никто не прибыл. Пожар же можно списать на гнев Божий и разыграть неплохое представление.

Но сначала - отдохнуть. После сытного обеда Дамиан мечтал только о нескольких часах сна, и теперь его не пугала ни сажа, которая летит с потолка избушки, ни сырая постель, пропахшая затхлью: он провалился в сон, едва его голова коснулась соломенной подушки.

Ему показалось, что спал он всего несколько минут, но открыл глаза в полной темноте и услышал за окном шум и крики. Казалось, вся слобода высыпала на улицу, и первой его мыслью было: бунт! Но почему? С чего вдруг? Да еще и на ночь глядя? Или выбрали минуту, когда большинство братьев спит?

Дамиан сел на кровати и крикнул:

- Авда! Кто-нибудь! Что там происходит?

Но сонные монахи шумели за стенкой и, похоже, тоже ничего не понимали. Дамиан натянул сапоги, завернулся в меховой плащ и хотел выйти во двор, чтобы посмотреть самому, но тут ему навстречу в комнату вбежал молоденький дружник, еще послушник, и захлебываясь прокричал Дамиану в лицо:

- Господь явил чудо! Настоящее чудо! Недаром авва причащал немощных!

Дамиан слегка отстранился: щенячий восторг юноши, похоже, не позволит ему изложить суть дела толком.

- Спокойней, - протянул Дамиан, - не горячись. Какое чудо? Почему вся слобода ходит по улицам? Вы их окружили хотя бы? Осмотрели?

- Так чудо же… - прошептал дружник. - Люди радуются, иконы несут…

- Какие иконы? Что произошло?

- Дедушка Вакей пошел. Два года лежал, а после причастия пошел! Господь явил милость…

Дамиан похолодел.

- Что? Где Авда? - прошептал он, а потом рявкнул во весь голос: - Авда!

- Брат Авда спал. Наверное, уже проснулся. Все проснулись.

Дамиан оттолкнул мальчишку в сторону и выбежал во двор церкви. Это крусталь. Господь таких чудес не являет! Это крусталь, и они нарочно подняли шумиху. Сейчас тут будет столько следов, что можно вывести два десятка беглецов и никто этого не заметит!

- Авда! - еще громче крикнул архидиакон, но увидел, как брат Авда с криками и проклятиями догоняет толпу, высыпавшую на лед реки. И в этой толпе идут монахи, и - Дамиан не сомневался - льют слезы умиления, глядя, как темные крестьяне славят Бога и поднимают над головой иконы, которые еще вчера прятали в подклетах, чтобы не занимали место в доме.

Впереди толпы шел высокий седой старик в белой рубахе без пояса, как будто не боялся холода, поднимая икону на вытянутых руках. Дамиан не видел его лица, но думал, что старик улыбается. В его движениях не было уверенности, будто он удивлялся каждому сделанному шагу, и высоко задирал лицо, иногда потрясая иконой, словно проверял, действительно ли держит ее в руках. Но в то же время необычайная сила исходила от его белой фигуры - Дамиану привиделось, что над головой деда поднимается едва заметный свет, и он встряхнулся, чтобы прогнать навязчивое видение.

Возносить благодарение Богу мужики не умели, поэтому делали они это так же, как привыкли славить своих истуканов: пели, плясали, резвились и в открытую тискали девок. Ребятня рассыпалась по льду, и кто-то тащил за собой санки: они играли в снежки, бегали друг за дружкой, валялись в снегу, и Дамиан не успел добежать до реки, как с десяток пацанов успели подняться на крутой противоположный берег, да в нескольких местах, и, увязая в снегу, пытались скатиться вниз на санях. Луна еще не взошла, и это было особенно некстати. Впрочем, тот, кто придумал этот «крестный ход», наверняка знал, когда восходит луна.

«Дедушка Вакей пошел», - неслось отовсюду.