Одинокий путник

Он долго плакал, лежа на кровати – от обиды и от стыда: мальчишки посмеивались над теми, кто не умел молча терпеть наказания. И хотя Лытка запретил им смеяться над Лешеком, Лешек все равно понимал, что они презирают его за это. Лытка утешал его, как мог, и жалел, и Лешеку очень хотелось гордо зажмурить один глаз – как это делал Лытка – и сказать, что все в порядке и не надо за него беспокоиться, но слезы душили его, и сказать ничего не получалось. Нет, он не жалел о том, что позвал Паисия, но в глубине души понимал, что во второй раз побоялся бы это сделать.

Дамиан же был энергичен как никогда, глаза его блестели, на губах играла неизменная улыбка. Из старших мальчиков приюта он начал сколачивать собственную «дружину», а потом стал привлекать туда и ребят помладше, выбирая крепких, хорошо сложенных и бесстрашных. Как ни странно, насильно в «дружину» он никого не тянул, всегда предлагал выбор – прежнее послушание, или занятия воинским искусством. И, не смотря на то, что Полкана мальчики боялись, в его «дружину» мечтал попасть каждый. Во-первых, «дружники» тут же становились элитой приюта – их лучше кормили, прощали мелкие грешки, давали больше свободы. Во-вторых, для мальчиков это было необычайно привлекательно – вместо скучного скотного двора они занимались настоящим, «мужским» делом. Дамиан, не полагаясь на свои умения, привез в монастырь учителя – старого, закаленного в боях вояку, искушенного в подготовке молодых бойцов.

К зиме «дружина» прочно встала на ноги и начала не только задирать нос над остальными ребятами, но и устанавливать в приюте свои порядки. Лытка, со злостью принимавший все, что исходило от Дамиана, и «дружину» возненавидел с первого дня ее существования. И по возрасту, и по телосложению, и по характеру, он лучше многих подходил Дамиану, но Инспектор не спешил его звать. А когда, в конце концов, предложил Лытке стать «дружником», тот отказался. Наверное, в приюте он был такой один, и Лешек еще сильнее начал гордиться своим другом, хотя и предостерегал его от мести Дамиана. Но, как ни странно, с Лыткой Полкан связываться не стал.

К следующему лету в «дружину» Дамиана входили не только приютские мальчики, но и некоторые послушники – помоложе и посильней.

– Они будут воевать с князем Златояром, – пояснял Лытка Лешеку, – чтобы князь не обирал монастырские земли.

Лешек не сильно этим интересовался – пожалуй, единственное, в чем его убедил опыт прошлого лета, так это в том, что влезать в политику монастыря очень чревато. Каждый из отцов обители имел какие-то свои, непонятные интересы, и всегда можно было угодить между молотом и наковальней. Впрочем, Лытка тоже уделял этим вопросам меньше внимания. Во-первых, он терпеть не мог «дружников», и, даже косвенно, не желал признавать их пользу для обители, во-вторых, как бы он не изображал бесстрашие и невозмутимость, случай с Дамианом здорово его напугал. Ну, а в-третьих, у него сломался голос, и вместо резкого мальчишеского дисканта обнаружился чудесный, бархатный баритон. Паисий, до этого не считавший Лытку особо одаренным, теперь занимался с ним с утроенной силой. Голос открывал перед мальчиком до этого закрытые возможности: хороший певчий, как правило, становился монахом, едва достигнув тридцати лет – до тридцати лет по уставу в монахи не переводили никого.

В начале лета Лешека посетило нехорошее предчувствие – предчувствия посещали его довольно часто, и, как правило, бывали нехорошими. Но в этот раз к нему примешалась какая-то чистая, звенящая печаль, похожая на грустную песню.

– Знаешь, Лытка, – как-то раз пожаловался он другу, – мне кажется, что я скоро умру.

– Да ну тебя! – фыркнул Лытка, – с чего ты это взял?

– Мне так кажется. Я смотрю на все вокруг, и у меня такое чувство, что вижу это в последний раз. Как ты думаешь, в аду очень страшно?

– Конечно! А то ты не знаешь!

Лешек знал, и к его чистой печали добавился неприятный, сосущий страх – что если предчувствие его не обманывает и он действительно умрет и попадет в ад? Что он будет там делать? Без Лытки, совершенно один? Он представлял себе служителей ада похожими на Дамиана: с глумливыми улыбками, плетками за поясом, в черных клобуках и рясах. И как только Лешек окажется в их власти, ничто не помешает им мучить его сколько им захочется, и радоваться его мучениям, смеяться над его криками и слезами. От таких мыслей Лешек холодел, и мурашки бегали у него по всему телу.