Одинокий рейд

— Но в целом, аутсайдеровская информация…, горбачёвы-ельцины, маккейны, баракабамы, алькаиды? — Мозг медленно просыпался, но Скопин легко включился в разговор — сам об этом думал накануне.

— Вот это самое худшее, — вздохнул Тереньев, — ладно если бы узкий круг: я, ты, не смотря на твоё порой легкомыслие. Но нас на корабле более шести ста человек, и каждый знает.

При Сталине всех вообще бы распределили: толковых по шарашкам, бездарей (благо у нас таких единицы) в тмутаракань-калыму. Кто в Кремле сейчас? По-моему Андропов. И КГБ никто ещё не отменял в восьмидесятый-то год. Что им делать с пьяными языками, которые знают о развале Союза?

— Будут так же служить на «Петре»….

— Крейсер всё же напичкан «новым», его поставят у дальней стенки, обнесут забором и распотрошат, по крайней мере, по электронике точно!

Для главкома флота это ещё одна боевая единица, для страны ещё одна статья расходов, но несомненно — это подарок. А вот нам всем, что?

— Что?

— Мы-то расслаблены. В квартирах унитазы-ванны-комфорты, у большинства уже хорошие иномарки (были). Ты легко перескочишь на…, хорошо, тебе за заслуги перед родиной и партией — «Волга-двадцатьчетвёрка»!

— Мя-я-ягкая, — так же мягко стеля, причмокнул не без улыбки Скопин.

— Да, мягкая, но вечно воняющая бензином.

— Да ладно тебе, это всё быт, люди привыкают ко всему! — Скопин вдруг встрепенулся, вскочив, — а не думаешь ли ты, что кто-то уже из экипажа надумал к амерам податься, и за этот самый комфорт продать…, инфу какую…, эту самую аутсайдеровскую?

А пусть попробует! Мы ни в какой порт заходить не будем до самого Союза. Если какая падла найдётся — пусть вон в арктические воды ныряет. Ему ребята из «дэшэка» грузиков свинцовых подвесят.

Да и вообще, надо замполита подрядить, чтобы с экипажем работу провёл, морально-душевную. Да и сам ты…, утром конечно….

— Поговорил в общих чертах, даже прошёлся по БЧ — умы́

в брожении, но не рефлексируют. Ни о будущем, ни о прошлом. Словно ни у кого не осталось там семей. Словно им тут не вливаться в новую жизнь.

Эта история с «Конкерор»…, все воинственны до невозможности. И ладно бы только молодые пацаны? Лишних тут у нас почти нету — офицеры и контрактники. Срочников раз, два — обчёлся! Но даже твой Забиркин — тощая грудь колесом, чуть ли не лично расправился с атомной ПЛ. Как дети право!

— Зато, сам же говоришь, без рефлексий и нервных срывов.

— Ну, хоть тут спасибо. Но вот скажи мне — за каким ты хреном в это полез?

«Ну, вот — командир плавно подошёл к выволочке», — Скопин на мгновенье выпал в думках, потом взъерошив волосы, возбуждённо выдохнул:

— А помнишь нашу игру, когда «все всё знают»? Опустим первую мировую. Но вот когда Гитлер знает, и Сталин знает, и миллионы, включая будущих погибших знают. И все зная, говорят: немцы — «не надо нам позора ещё хуже версальского!». Русские — ужас! Миллионы погибших! И все опускают руки и говорят «нахрен!».

А Гитлер в ответ: «мы пойдём другим путём», и давай перекраивать «Барбароссу». А и Сталин тоже не дурак, бесноватому верить. Кто тогда опять был в выигрыше? И так и эдак — при всех раскладах?

— Помню — англосаксы.

— Вот поэтому!

— Ее ори!

— Молчу! Знаешь, наверное, единственный раз почувствовал, что могу что-то, ну хоть не изменить, но коснуться, чтобы траектория пошла по-другому, с надеждой, что лучше.

Скопин глубоко вдохнул, шумно выпуская воздух и, успокоившись, возвратился к разговору:

— А что там сейчас страна? Андропову недолго. Союз на пике могущества, но уже как с горы — набрал скорость. Люди…, прикинь, родители ещё молодые, только первомай отгуляли, нам в школу с утра. А скоро каникулы, и как всегда казалось в начале — впереди целая вечность лета. А помнишь дядю Славу-моряка?

Скопин даже глаза прикрыл, погружаясь в почему-то всегда солнечные воспоминания детства.

Над их микрорайоном пролетали, нередко ревя форсажем «сушки», а мимо дома проходила одноколейка в техзону, и все мальчишки разрывались между мечтой стать лётчиками или машинистами тепловозов, в которые их иногда добрые дяденьки-железнодорожники пускали прокатиться-поглазеть. Ровно до той поры, пока в их небольшой двухподъездной трёхэтажке не поселился дядя Слава. Моряк-отставник — вполне крепкий жилистый мужик, но что-то хватанувший на службе, что его списали с совершенно незаметной инвалидностью (ведь для них тогдашних пацанов, инвалид это человек без ноги, например).

Именно дядя Слава их и заразил морем. Правда, из всей их ватаги только вот Колька Терентьев, да он поступили в мореходку. Колька-отличник с первого раза и на два года раньше.

— Помню, — сдержано кивнул командир.

— Да-а-а, — протянул Скопин, — дядя Слава был личность!

— Личность, — повторил Терентьев, но не в интонации подтверждения, а словно пробуя слово на вкус, — когда в дело вступает статистика — мы уже не личности.

— Ты о чём?

— Англичане взяли на эту войну ядерное оружие…, - Терентьев запнулся, пытаясь подобрать слова поточнее.

— Если англы начнут проигрывать, у Тэтчер хватит яиц для ядерного удара? — Догадался Скопин.