Одинокий странник (сборник)

«А что мы сегодня вечером будем делать?» Марти хотел пойти в кино, а нам надо срастить дряни. – Пошли в „Автомат“».

«Минуточку, мне ботинки надо почистить на пожарном гидранте».

«Хочешь посмотреть на себя в зеркале смеха?»

«Хочешь снять четыре снимка за четвертачок? Потому что на вечной сцене. Можно посмотреть на картинку и вспомнить ее, когда мы мудрые старые седовласые Торо в хижинах».

«Ах, смешных зеркал больше нет, у них тут раньше была комната смеха».

«Как насчет „Смех-Кина“?»

«Тоже уже нет».

«Есть блошиный цирк».

«У них еще есть танциндефки?»

«Бурлеск исчез еще много миллионов лет назад».

«Зайдем тогда в „Автомат“ и будем смотреть, как старухи фасоль едят, или на глухонемых, которые там стоят перед окном, а ты на них смотришь и пытаешься вычислить невидимый язык, пока он скачет от лица к лицу через окно и с пальца на палец?.. Почему на Таймз-сквер себя чувствуешь, как в большой комнате?»

Через дорогу «Бикфордз», прям посреди квартала под козырьком «Театра Аполлон» и совсем рядом с книжной лавочкой, что специализируется на Хэвлоке Эллисе и Раблэ с тыщами половых маньяков, что там роются в ларях. – «Бикфордз» есть величайшее тусовалово на Таймз-сквер – многие отвисали там годами, и муж, и мальчик искали лишь бог весть чего, может, какого-то ангела Таймз-сквер, что превратил бы всю эту большую комнату в дом родной, в старую усадьбу – цивилизации это нужно. «Что за дело вообще у Таймз-сквер? Можно тогда и кайф от нее получить. – Величайший город, что только свет видывал. – А на Марсе есть Таймз-сквер? Что бы Капля на Таймз-сквер делала? Или св. Франциск?

У Терминала Портового управления из автобуса выходит девушка и идет в «Бикфордз», китаянка, красные туфли, садится с кофе, папика ищет.

По Таймз-сквер плавает целая популяция, для которой в «Бикфордзе» всегда была штаб-квартира, день и ночь. В старину при битом поколении некоторые поэты, бывало, ходили туда повстречаться со знаменитым субъектом «Ханки», который обычно заходил сюда и выходил в черном дождевике не по размеру и с мундштуком, ища, кому всучить ломбардную расписку – пишмашинка «Ремингтон», портативный радиоприемник, черный дождевик, – белками разжиться (получить сколько-то денег), чтоб можно было поехать в северные районы и там нарваться на неприятности с легавыми либо кем угодно из его мальчонок. А также обычно рассекали тучи глупых гангстеров с 8-й авеню – может, и до сих пор – те, что были в старину, теперь в тюрьме или умерли. Ну а поэты туда просто ходят и выкуривают трубку мира, ища тень Ханки или его мальчиков, и грезят над блекнущими чашками чаю.

Битники подчеркивают, что, если б ходил туда каждую ночь и оставался там, мог бы единолично начать сезон Достоевского на Таймз-сквер и познакомиться с полуночными торговцами газет и путаницами их, и семьями, и горестями – религиозными фанатиками, что станут провожать тебя домой и читать долгие проповеди за кухонным столом о «новом апокалипсисе» и тому подобных идеях: – «Мой священник-баптист еще в Уинстон-Сейлеме рассказал мне, зачем Господь изобрел телевидение, это чтоб, когда Христос на землю опять вернется, они его распнут прямо на улицах тутошнего Вавилона, а телевизионные камеры у них будут смотреть точно на это место, и по улицам кровь будет течь, и всякий глаз это увидит».

Еще голодный, выходишь до «Ориентального кафетерия» – тоже «излюбленного обеденного места» – какая-то ночная жизнь – дешево – в полуподвале через дорогу от монолита автостанции Портового управления на 40-й улице, и ешь там большие масляные бараньи головы с греческим рисом за 90 центов. – Ориентальные мелодии зигзагами на музыкальном автомате.

Теперь уже все зависит, насколько высоко ты улетел – подразумевая, что срастил себе на каком-нибудь перекрестке – скажем, 42-й улицы и 8-й авеню, возле здоровенной аптеки Уэлана, вот еще одно одинокое намазанное место, где можно встречаться с людьми – негритянскими блядьми, дамами, ковыляющими в бензедриновом психозе. – Через дорогу оттуда можно видеть руины Нью-Йорка уже начатые – там сносят «Отель Глобус», пустая дыра на месте зуба прямо на 44-й улице – и в небе лыбится зеленое здание «Макгро-Хилла», такое высокое, что не верится – одинокое само по себе дальше ближе к реке Хадсон, где под дождем своего монтевидеоского известняка ждут сухогрузы. —

Можно и домой пойти. Стареет. – Либо: «Упромыслим Деревню или сходим на Нижнюю Восточную Сторону сыгранем Симфонического Сида по радио – или покрутим наши индийские пластинки – и съедим большие мертвые пуэрториканские стейки – или рагу из легких – поглядим, не покромсал ли Бруно еще крыш на машинах в Бруклине – хотя Бруно теперь помягчел, может, новое стихотворение написал».

Или глядь в телевидение. Ночная жизнь – Оскар Левант болтает о своей меланхолии в программе Джека Паара.