верхая ель.
Как подросла за лето – корень окреп,
Окруженье одето, есть молоко и хлеб,
Есть покаянье слез
и навсегда любовь,
Что в запотевшем зеркале мне
показалась
вновь.
Лев и четки
Не по чину, глиняный лев,
тебе
четки —
Переплетения тайны,
Ушко-зародыш, личико в плаче —
Почину образы-слетки
Служат —
в борении ангелы,
Сбоку молва судачит.
Глиняный выкормыш лупоглазый —
В ожерельи
праматери-глины
Следы древней заразы
Видимы из темноты-теснины.
Вокруг головы
свеченье,
Будто стал ангел-воин —
Теперь в светлом боренье
И вниманья достоин.
От сведенных золотых крыл
До могучих собранных лап
Окруженьем четок накрыл
Все кругом —
при паденьи слаб
Глины выкормыш, но с венцом
Четок – правды древний истец
Предстает —
над немым лицом
Светит вещий венец.
Троица
ни одного видения
ангела,
Ни подобия – без молитвы
По степи род ловитвы,
Катятся колеса – птицы
видят —
Не охотники – свидетели
не обидят.
Тут объятия заветные – храмов день,
Дорогие встречи в родной любви,
Синецвет украсил плетень,
Глазурь кувшина в глаза глядит.
Ни об ангелах —
целый год,
Ни о трапезе
Род родней —
поверх всех невзгод
Вершит ангельские дела.
В Троицу день свят —
свят
Общий голос свое запел,
И рождающий память взгляд
Душ коснулся и родных тел.
Страж и родник
Одинокий страж – не стражник
казён-стены
Указан словом – воткнут в ограду
гвоздь,
Полдень стремится в нутрь водицы —
войны
Из-за воды не будет – гость,
А не супротивник пришел к воде,
Льется светлая в зеленец дней,
Злость уползает ящеркой —
быть беде,
Если родник заилится,
перед ней,
Пред водицей светлой
колени в пыль —
Жжет полынно пред родником —
Страж склоняет – библейски быль
Вернулась в полдень —
каким замком
Замкнуты глуби? —
иссякнет род,
Нахлынет злобы вселенский мрак,
Настигнет желтый год-недород,
И черный ворон из тучи —
Крак!
Когда вода пропадет —
склонится страж,
Земля сухая колени жжет,
И тихий глас родника —
в раж,
Приводит всех, кто водицы ждет.
А он внимает теченью вод,
Как будто слышит —
журчит поток
С рассвета в глуби —
притих народ,
Роятся лица в истоках вод.
Женщины ждут
Три женщины ждут пятерых
мужчин,
В устьице
голос младшей
летит,
Каждый позван по имени: приходи!
А почтарь – лошадка одна,
Доставит то письмо, то
Где в начале нет —
во первых строках,
Нет последних строк, где родным
поклон,
Середины нет, где горит война.
В полдень тени нет,
с полуночи пьян
В поранении прибившийся
на три дня
По-свойски во хмелю зачужел —
Устремлен природно-дико к любви.
Зашел выпить воды —
сидит посреди троих
И желание его —
дикий зверь,
Что бросает в гон из войны.
Но даже в снах предутрия
нет
измен —
Женщины ждут своих.
Рождения слез
Как болят мои глаза
В первый миг, когда печаль,
Толкнувшая из глубин слезы,
Сильнее всех сил на свете.
Потом рыдания вечный миг,
Неведомый никому,
Слышит только слух,
Не разбирая слов.
Когда слезами омыт,
Родник слез снова чист,
Будто снова
рождаюсь —
Рождаюсь для новых слез.
Они не вернулись
Пахота – борозд волна,
Пласты в остьях стерни,
Жесткие глыбы —
земли война,
Бездорожье без имени.
А рядом ухожено поле в лад —
Железный ход бороны
Выровнял борозды —
спит солдат,
Будни после войны.
А еще дальше – поле в пару,
Роздых земли к весне,
Ждали солдата в снег и в жару,
Но
возвращения
нет.
И в молотьбе полова в полет,
Жито в закром на дно,
Желтеет бумага,
свисток зовет —
Бункер набрал зерно.
И снова в озимь раскинет пласты
Земля,
мать борозды,
Время сжато до черноты,
Свет печальной звезды.
Весна после войны
Станция далека
Калач,
У степняков – Калайчи,
Днем базар – посудачь,
А в дорогу молчи.
Скоро год нет войны,
Рвется в посев сезон,
Трактора для весны —
При-
тащил
эшелон.
А потом через мост,
На гору —
прямой путь,
Тракта захлюстан хвост,
Полой водицы муть.
Поперек степи провал —
Змея
Микула
впряг —
Землю перепахал:
На непаханой ляг.
На-
клонился «НАТИ»
Набок —
траки мелькнут
На изгибе пути —
Подстереганье тут.
Но в просветах слюды
Снова выровнен ход,
И апрельской беды
Не нанес себе год.
Дальше ровная степь —
Чернозем
в колеях,
Надо к сроку успеть
Обиходить поля.
Надо к сроку успеть —
Пот течет
вдоль
спины,
И отставшая смерть —
Ей хватило войны.
Лампада
Сразу комната стала кельей,
Где в углу в молитве монах,
И привычное рукоделье
Поразил полуночный страх.
Где бродящий в прокосах аист,
Где родник – не свидетель бед,
В глубине играющий танец,
Месяц-гость краюхой в обед?
Обжигающей каплей воска
Уязвлен согрешивший перст,
И отставшей коры короста
Засыхает —
невидим крест.
На склоненной к кринице тени,
Где песчинок-звезд хоровод —
Человечьих ночных прозрений
Сжат молитвенно темный рот.
Обретающие землю
Мы пере-
селенцы
Из древних Черкас —
Встревожены звери,
Встречавшие нас.
Разъезжены нами дороги-коленцы,
Дудак убегает, тяжелый для крыл,
И волк подвывает —
ощеренных рыл
Свиней диких стайку
Заметил вдали,
Дорога нагайку
Сплетает в пыли,
И дикая баба из камня —
без слез,
(Блестит серебристо овсюг – не овес)
Стоит неподвижно, питает своих
Степных невозвратных —
закатно затих
Их оклик по взлобкам меловой горы,
Роятся навстречу немые дары,
Мы их принимаем —
наш табор ползет,
Пустыне внимаем,