Одинокое сердце поэта

ВИКТОР БУДАКОВ ОДИНОКОЕ СЕРДЦЕ ПОЭТА

Сущность прасоловской поэзии глубоко постиг и объяснил В. В. Будаков: «Поэтический мир Прасолова — с тревожным дыханием не только текущего, но и прошлого и будущего — драматичен своей двуединостью: он целен и одновременно расколот, в нем тепло и холод, трава и пепел, родина и Вселенная, земля и небо, день и вечность словно бы в извечном единстве-поединке».

Борис Стукалин из книги «Годы, дороги, лица…»

Высокий глагол

Для милых тебе и немилых —

Как синий завет — небосвод.
Но давит яремная сила,
И в пропасть, и в бездну ведет,
Равняя незрячих и зрячих…
Но и в окруженьи невзгод
И даже из пропасти мрачной
Увидишь лазурь-небосвод.
И пусть даже долгая осень,
Край осени скошен и гол.
Но вышняя сила выносит,
Рождая высокий глагол.
Две силы, две воли-неволи?
Мир светлый и темный — един:
И нет его, счастья, без боли,
А света — без темных годин.
Так Слово — когда из согласных
Иль гласных — в потере звенит.
А мир и печальный прекрасен,
Коль есть в нем земля и зенит.

Жизнь

2 февраля 1972 года Алексей Прасолов рано выходит в город. С почтамта на главной улице Воронежа он отправляет в Москву конверт — воспоминания об Александре Твардовском.

А вечером — дома — уходит из жизни. Стоят самые холодные часы того года. Весь месяц в плену февральских морозов.

Мир в напряженье — перед взлетом
Иль перед гибелью своей?

Его родину из века в век грозами било, молниями палило. И человека — тоже. Каждого — по-разному, но каждого — через предка ли, через себя самого или через сына — захватывали чувства тоски и тревоги, сиротства, разлома и пропасти. В лучших живая душа мучилась, и совесть лучших стыдилась обезбоженной жизни. Частное переплеталось с общим, узкосемейное — с широкорусским.

И у него — беда ранняя. Своя и национальная. Отец оставляет мать с ребенком на руках. Родную Ивановку надламывает коллективизация. Мать задыхается на поденщине. Атеисты крушат сельскую церковь. Близится страшная война.

Есть родина, да чужие хотят сделать ее чужою.

Но ведь и весь мир грозами бьет, и слово «боль» кричит на всех языках! Когда человек, отмеченный даром поэтическим, подчас пророческим, отчее безотцовское подворье, родимый край, да и весь шар земной чувствует как драму, занавес которой никогда не будет опущен, что он должен сказать? Что мир — царство хаоса, несоединимого разлома, бесконечной бездны? Или он обязан сказать о гармонии? Не может не сказать, если он поэт милостью Божьей.

У него слово надежды — проблеск мировой гармонии — есть!

Но судьба, но рок, но жребий довлеют не только в поэтической строке, но и в земном, житейском шаге.

Пролог

Итак, с рождения вошло —
Мир в ощущении расколот:
От тела матери — тепло,
От рук отца — бездомный холод…

Чем-то более древним, нежели эпохи матриархата и патриархата, невольно приходящие на историческую память, веет от этих слов. Какая-то глубинная, прадревняя предназначенность в этом — «вошло». Будто бы на незримой поверке испытывается судьба не одного человека, но судьбы народов, стран, быть может, цивилизаций.

«Пролог», открывающий посмертные сборники стихотворений Алексея Прасолова, путеводен в понимании природы его творчества: от дней Творения целен и одновременно расколот мир, в котором тепло и холод, трава и пепел, родина и вселенная, земля и небо, миг и вечность — странно соединенные: подчас родные, подчас враждебные; и свет, и тьма в них — часто попеременные.

Три строфы, всего двенадцать строк. Но как наполнены изначально сущностными словами-смыслами: «рождение», «мир», «жизнь», «мать», «отец», «письмена», «год», «родина»! Словно поэту, для того чтобы выразить самую суть бытия, свыше отпущено было пространство только этих трех строф.