— Сколько тебе лет? Ты выжил! Ты нашёл планету сайн?
— Я выжил. Я не нашел планету сайн. Ты не сказал мне, что её надо искать.
— Прости меня, — лицо Оберона сморщилось, в глазах блеснули слёзы. — Прости меня, мой малыш. Я думал, что сумею вернуться и найти тебя. Я не смог. Я погиб в том бою.
— А мама?
— Мама выжила в той битве, она бежала через вторые врата. Я не знаю, что с ней потом стало. Моё время кончилось, и я не увидел. Уверен, она искала тебя, Одиссей.
— Мы с ней не встретились, — с трудом ответил Фокс. — Мне жаль.
— Не жалей нас, — рявкнул Оберон. — Мы прожили такую жизнь, которой позавидуют боги. Мы любили так, как никто не любил. И у нас был сын, который подобен солнцу, пылающий счастьем. Нам с мамой не о чем жалеть.
— Я хочу закончить то, что начал прадедушка, — сказал Фокс.
Оберон кивнул.
— Ты должен найти планету сайн, — сказал он. — Цедары уничтожили наш род, чтобы не дать нам попасть туда. Они уничтожили все глаза древних, наш — последний. И если ты принесёшь его на родину, план сайн будет завершён. Я не знаю, что будет после, но думаю, мир необратимо изменится. Цедары предчувствовали это. Впервые вся их раса предчувствовала одну, единую угрозу, поэтому они не смогли остановиться, чтобы обдумать и осмыслить опасность. Страх заставил их пойти коротким и неверным путём, напасть и убить всех Ривендалей.
— Кроме меня, потому что я перестал быть одним из вас.
— Да. Но в душе ты остался одним из нас. Найди планету сайн.
— Я отыскал их корабль-исследователь.
— Прекрасно! Глаз знает дорогу домой. Поставь его в корабль, и он приведёт тебя на их планету!
— Я осмыслю и обдумаю это. Прежде чем лететь.
— Хорошо, — отец прикрыл глаза, сберегая ускользающие силы.
— Но что за великий план? Зачем вы хотели, чтобы мир изменился навсегда? Как он должен измениться? Почему цедары посчитали это смертельной угрозой?
— Я не знаю.
— Но тогда почему ты уверен, что мне надо найти их планету и отнести туда глаз?!
— Это сложно объяснить чужому человеку, — сказал Оберон. — Но ты и сам понимаешь, правда? Ведь ты носишь глаз. Я носил его много лет и знаю, что сайны добры. Они не случайно отказались от бессмертия. Я думаю, что они принесли великую жертву ради всех младших рас. Ради нас. Поэтому я думаю, что их план должен быть исполнен.
— Ты не знаешь правды, — проронил Фокс. — Но ты задал себе правильные вопросы, и ты думаешь, что
— Да.
— Папа… Но самые могущественные силы из всех противодействуют сайнам. Ждут, когда я сделаю шаг, чтобы стереть меня в ничто. Ты думаешь, это возможно сделать? Ты думаешь, я смогу?
Оберон смотрел на сына внимательно, и в его взгляде Одиссею показалась гордость и вера.
— Ты выжил. Ты вырос. Мы воспитали тебя, и я знаю: ты сможешь что угодно.
Всё это время отец терпел смертельные раны, и сейчас, не в силах более сдерживаться, застонал, но пересилил смерть ещё на несколько секунд, и выговорил:
— Я признаю тебя, Одиссей Ривендаль, мой наследник!..
— Па…
Звезда в глазу погасла, и вместе с ней все звезды.
Человек очнулся, долгую секунду пребывая в кромешной темноте. Монолитная гладкость вокруг едва слышно зазвенела, дробясь на маленькие кристаллы, и Сердце вновь раскрылось. Фокс ощутил поток света, дуновение воздуха и осознал, что его лицо с одной стороны мокро от слёз. Он вытерся рукавом и резко оттолкнулся от тусклого стекла, покидая его навсегда. Сердце сайн закрылось за ним.
Всё это было слишком. Слишком грандиозно, слишком ошеломительно. Слишком непонятно. Фокс не собирался бросаться куда-то сломя голову и совершать поспешные действия. Он никуда не торопился, ведь подобно циорам, он имел в своём распоряжении больше времени, чем могло показаться по его внешнему виду.
«Я буду и дальше летать с планеты на планету, расследуя разные дела. Стараясь не привлекать к себе излишнего внимания», подумал Фокс. «И постепенно собирать данные, чтобы принять окончательное решение».
В конце концов, некоторые тайны лучше просто оставить в покое.
Человек летел назад через прозрачную пустоту научного центра. Слегка бесформенная фигура, такая несовершенная и живая на фоне идеального вечного космоса. За всё время Фокс ни разу не обернулся.
Он не услышал, как Шекспир тихонько произнёс ему вслед:
Дело #4 — Идеальный блеф
«Там, где правила не позволяют выиграть, истинные английские джентльмены меняют правила»