Одиссей покидает Итаку. Книги 14-21

Хитрость и даже цинизм подобной нормы заключались в том, что (теоретически) если Конгресс, Сенат и Верховный Суд сочли бы действия президента неправильными, они могли их отменить и даже инициировать процедуру импичмента неугодного президента. Но опять же – не ранее чем через 59 дней и после дебатов и обсуждений, которые могли оказаться и бесконечными. Кроме того, может случиться, что к истечению указанного срока все три почтенные организации останутся без кворума. Мало ли какие коллизии за долгих два месяца подстерегают человека (какое угодно количество людей), который, как утверждал Воланд, «внезапно смертен». Или, если без «крайностей», две трети «представительного органа» решат именно в это время отдохнуть где-нибудь вне пределов устойчивой телефонной связи.

Одним словом, в Конституции США были заложены все необходимые положения, позволяющие без особых сложностей перейти к самому крутому тоталитаризму. Отсутствовал даже столь слабый, но всё же сдерживающий фактор, как международное право. Юридическая система США не предусматривала главенства каких угодно договоров и соглашений над внутренними законами. На решения хоть Генеральной Ассамблеи ООН, хоть самогó Совета Безопасности американцы тоже обращали внимание только тогда, когда им этого хотелось. Каприз возникал…

Получалось, что, просто не допустив собрания Конгресса и Сената, переубедив или купив верховного судью, попросту уволив без объяснения причин генерального прокурора и забыв назначить нового, президент мог править страной не хуже Гитлера, с той же эффективностью и столь же бесконтрольно.

Граждане как таковые фактически не могли бы этому самовластью что-либо противопоставить. Реальных партий в стране не было, традиций самоорганизации для революции или бунта – тоже. Клубы геев или кружки любителей кактусов – это не совсем то, что «штурмовые отряды» Рема или «Рот фронт» Тельмана.

Даже единой Церкви в стране не было, чтобы пастыри, «затворив храмы» и прекратив совершение таинств, поставили бы светскую власть на колени, как это сделал папа Григорий с королём Генрихом[75].

Какое-то сопротивление «произволу» могли бы оказать четыре миллиона хорошо вооружённых членов «Национальной стрелковой ассоциации», но, во-первых, они были точно так же разобщены в масштабах страны, как и любые другие общественные организации, а во-вторых, в силу своих глубинных консервативных и совершенно неполиткорректных убеждений как раз они охотно поддержали бы второй «Новый курс»[76] президента Ойямы.

А если ещё в твоих руках вся банковская система и почти сто процентов средств массовой информации! За исключением, может быть, нескольких мелких сельских газетёнок и радиостанций FM, обслуживаемых полунищими энтузиастами. Кстати, грамотно подойдя к вопросу, как раз эти СМИ из глухой «одноэтажной Америки» легче всего поставить на службу «Новому порядку». Под всем понятным лозунгом: «За старую добрую родину, против вредных влияний»[77].

Конечно, с точки зрения правоведов и правозащитников, подписанные президентом «мандаты» являлись грубейшим нарушением так называемого духа законов, прецедентов и самой Конституции со всеми её поправками. И на самом деле этот шаг ставил крест на привычном стереотипе «североамериканской демократии», примерно как поручение в 1933 году Гинденбурга Гитлеру сформировать германское правительство и занять пост рейхсканцлера зачеркнуло саму идею Веймарской республики[78].

И, самое главное – с момента вручения президентским клевретам «мандатов» в стране не оставалось сил, способных хоть как-то воспрепятствовать всевластию обозначившегося «триумвирата». Именно так, поскольку, если не принимать во внимание неизвестные Келли и Паттерсону факторы, без них, непосредственных исполнителей, президент оставался бессилен. Любое его распоряжение, противоречащее уже достигнутым договорённостям, легко блокировалось с помощью этих самых бумажек. Собственных, не зависимых от партнёров силовых структур у президента не было. В этом они были полностью уверены, зная, как им казалось, гораздо больше, чем Ойяма мог предположить.

При осознании открывающихся перспектив и у вице-президента, и у генерала случился приступ неконтролируемого веселья, сопровождавшегося ещё несколькими порциями действительно превосходного виски (с каждым глотком оно становилось всё лучше и лучше, что противоречило всем имеющим отношение к винокурению законам и располагалось в области прикладной психологии).

– С такой индульгенцией и карт-бланш в одном флаконе мы теперь можем делать всё, что в голову взбредёт! – несколько опрометчиво воскликнул Паттерсон.

– Нужно только, чтобы в голову взбредало то, что способствует успеху нашего дела, иначе… – многозначительно поднял палец Келли.

– Кому вы говорите? Я старый солдат и знаю великолепную формулу Наполеона: «Ordre et contrordre – desordre!»[79] Этим я и займусь сейчас. В нашем с вами состоянии мы только на это и годимся – отдавать идиотские приказы. А завтра подумаем и над умными. Вы согласны?