Одиссей покидает Итаку

Тот уголок планеты, который они успели освоить, был изумительно красив, но колонисты довольно поверхностно изучили лишь несколько сот квадратных километров, прилегающих к форту и берегам реки вверх по течению, а сейчас Берестин каждый день проходил двести, а то и триста километров. По вековым заснеженным лесам, где деревья стояли так плотно, что только вдоль ручьев и по водоразделам рек удавалось находить дорогу для транспортера.

С заслоняющих небо крон срывались снеговые шапки, и в воздухе долго потом висел искрящийся туман. Грохот мотора многократно отражался от деревьев и относов на излучинах рек, распугивая всякую местную живность на много километров вокруг, и Берестину попадались только свежие следы да недавние лежки, и еще иногда удавалось увидеть тяжелый медлительный полет белых свиноподобных птиц — возможно, просто крылатых свиней, на которых, наверное, в другое время можно было бы славно поохотиться.

Курсограф рисовал на голубой ленте запутанную ломаную линию, вдоль которой Алексей отмечал места ночевок и приметные детали рельефа. Картографам еще предстоит масса работы, если им доведется когда-либо посетить Валгаллу.

От блеска снега и бесконечно повторяющегося мелькания древесных стволов сильно уставали глаза, и даже ночью, во сне, он видел все те же бегущие полосы — черные на белом.

Иногда он выезжал на открытые пространства, но как бы велики ни были эти поляны, все равно, по сторонам и впереди Берестин видел все тот же лес и только его. Уже не верилось, что он когда-нибудь кончится.

На ночевки он останавливался уже в сумерках, выбирал подходящее место, расчищал до голой земли площадку, зажав фрикцион и раз двадцать крутнув транспортер на месте, потом разжигал костер и готовил горячий ужин (обедал обычно всухомятку, заглушив на полчаса двигатель).

Таял снег в котелке, трещали в огне сырые дрова, он сидел, протянув руки к костру, и с наслаждением ощущал, как постепенно отходят скованные многочасовым напряжением мышцы.

На сотни километров вокруг не было ни одной человеческой души, ни одного живого огня. Кроме вот этого, перед глазами.

Вода в котелке закипала, и он вытряхивал туда содержимое консервной банки или сыпал промерзшие пельмени, неторопливо и вдумчиво ел горячее варево, а потом долго пил огненный чай, пахнущий дымом и далекими тропическими странами, поглядывая в кружку, в которой плавали разваренные чаинки, попадались мелкие угли и чешуйки золы.

Первую кружку он выпивал с огромным количеством сахара — сахар снимает усталость и обостряет зрение, потом закуривал трубку или длинную темно-зеленую бразильскую сигару, и дальше пил чай уже без сахара, смакуя тонкий вкус. Употреблял он исключительно натуральный цейлонский, не гранулированный и ферментированный, а в листе.

Спиртное Берестин позволял себе только в исключительных случаях, как, например, в тот день, когда пять часов подряд, на двадцатиградусном морозе менял порванную гусеницу и лопнувший от удара в гранитный валун ленивец.

Отужинав, глушил дизель, задраивал люк, влезал, непременно раздевшись, в спальный мешок и минут двадцать-тридцать, пока не начинал на выдохе идти пар изо рта в стремительно промерзающем броневом корпусе, читал при свете потолочного плафона. И, наконец, укрывшись с головой в двойной пуховый мешок, засыпал.

Утром не менее двух часов занимало приготовление завтрака, осмотр и техобслуживание машины, заправка горючим (почти все боевое отделение было загружено бочками с соляром) — и снова вперед.

Но в конце концов лес однажды кончился, как кончается все, и плохое и хорошее на этом свете, распахнулась перед глазами бескрайняя, понижающаяся к юго-востоку лесостепь, и по мерзлому, чуть прикрытому тонким слоем снега грунту БТР понесся не хуже легкового автомобиля.

Окрестный пейзаж, с голыми стволами теперь уже лиственных деревьев, словно нарисованными разбавленной тушью на рыхлой серой бумаге, напоминал старые японские картины из серии «112 станций Токайдо».

Летом, наверное, здесь совсем великолепно, думал Алексей. Холмы покрывает трава и яркие цветы; скрытые сейчас под снегом многочисленные речки и озера ярко голубеют под солнцем, а вокруг пасутся бесчисленные стада каких-нибудь антилоп или даже бизонов.

Может быть, имеет смысл поставить здесь, на границе между тайгой и прерией, новую базу, пригласить с Земли добровольцев-единомышленников, приступить к систематическому освоению «прекрасного нового мира»…

Но почему же эта, по всем признакам, благодатная местность совсем не населена аборигенами? Может быть, здешние края аналогичны Сибири, Канаде или американским Великим равнинам до их освоения. Но ведь летают же здесь зачем-то местные дирижабли! А вдруг им посчастливилось заметить аппарат отчаянных, впервые проникших на край света землепроходцев, вроде наших Амундсена и Нобиле? Тогда надежды на встречу становятся крайне гипотетическими. А горючего остается максимум на трое суток пути. И — точка возврата.

Все решилось вдруг, для Берестина почти уже неожиданно. Слишком размагнитил его многодневный бесцельный поиск.