'Одиссей' за 1996 год

Такая "зеркальная ангажированность" Европой представляет, очевидно, один из аспектов того, что Лотман обозначил как "промежуточное положение" русской культуры в ее собственной самооценке ". Занятый в последних работах преимущественно динамическими (диахронными) проявлениями этой промежуточности, он вместе с тем пишет: "Петербургская история через голову московскую протягивала руку киевской устремленности столицы к выходу за пределы государства. Стремление периферии влиться в центр и застыть в нем сменялось порывом центра вылиться на беспредельную периферию. Весь процесс можно было бы представить как конфликт между центростремительными силами с их пределом - точкой центра и центробежными, тяготеющими к тому, чтобы потерять границы вообще, к безграничной всемирности. Ритм этих движений определяет динамическую кривую русской культуры... Отношение русской культуры к западной не только определяется сменяющимся ритмом изоляционизма и западничества, но и более сложными чертами динамического процесса" . Не является ли этот "сменяющийся ритм" лишь доминированием, заметным в том или ином "макрокадре" истории (во всяком случае, на протяжении последних двух веков), одной из сторон одного и того же отношения?

Еще несколько слов о способах восприятия русской и, шире, европейской культуры интеллигентными представителями мусульманских анклавов России - в русле первого из обозначенных ракурсов рассмотрения. (Коротко обратиться в заключение к этому ракурсу вопреки непосредственной теме статьи заставляет меня нежелание чрезмерного упрощения ситуации, сведения ее, быть может, как раз в духе "Мусульманина", к наблюдениям над срезом одной культуры там, где присутствует не одна. Однако и это краткое к нему обращение вновь приведет нас обратно, к ракурсу второму.) Это восприятие не выглядит как "перевод" мусульманами на язык "означающих" русской культуры некоего своего или, во всяком случае, особого содержания. Тем более оно не выглядит как включение слов языка русской культуры в особый - свой, скажем, мусульманский, контекст. Это скорее некое "снятие" целиком верхнего пласта русского самосознания, сохраняющее его внутреннюю логику, хотя тут и там и "вшивающее в ткань" этого пласта какие-то свои особенные элементы - они при том не являются структурообразующими в этой ткани. Пласта, превратившегося в риторику, которая формирует дискурс "Мусульманина" - и способы самоопределения его авторов.

... ,^""te^ ter

О. Ю. Бессмертная. Русская kyMbrypa в свете мусульманства 281

Что создало возможность этой определенной адекватности восприятия одного из языков русской культуры людьми изначально другой культуры? Я далека от того, чтобы проводить модные параллели между православием и исламом *'. Скорее я еще раз подчеркнула бы важность исторического измерения для обеих культур (определившего, как я старалась показать, существеннейшие черты этого миропонимания), самый факт существования в них представлений об истории и определенную структурную близость этих представлений. На этом фоне европейская идея прогресса поддерживалась в мусульманском мироосмыслении и структурно подстраивавшей ее к себе логикой основополагающей в суфизме концепции Пути (шарика) как способа познания Божественной Истины (роль суфийских братств на Кавказе общеизвестна): отсюда путь к культуре.

Важно все же помнить, что адекватность эта ограничена: речь не идет о культурном синтезе в полном смысле слова - ведь культурные глубины под этим верхним пластом, очевидно, остаются во многом разными - это разные наборы языкбв, если вновь использовать термины Лотмана. В большой степени отсюда, наверное, и то доведение до абсурда, упрощение логических ходов в дискурсе "Мусульманина" по сравнению с языком русского "большинства", о котором я упоминала, высокая повторяемость и, соответственно, легкая экстраполируемость, очевидность при первом же чтении его ключевого словаря и клишированность речи - его своеобразный избыточный стиль, который я называю "стилем чересчур" или "стилем trop", - что можно было заметить в любой из приведенных цитат ^. Преобразование языка русского "большинства" языком русских мусульман оказывается, тем самым, прежде всего стилистическим.

Что, однако, кажется столь шокирующе знакомым в этой стилистике сегодняшнему российскому читателю среднего возраста и старше? Может быть, дело в том, что "процедура", которую дискурс "Мусульманина" осуществляет с языком русского "большинства" той эпохи - а это прежде всего доведение дуалистичности и ценностной нагруженности "нормативного" языка "большинства" до черно-белой и навязчивоагрессивной аксиологичности по принципу "trop" - предвосхищает "процедуру", которая превратила тот "русский" в "советский"? Я имею в виду специфическую клишированность и агрессивность lingua sovetica, его лозунговость и прочее. "Вперед, за счастье наших темных братьев!" - восклицание, искренность которого сегодня может вызвать в лучшем случае ностальгическую улыбку "".