Одиссея авианосца «Энтерпрайз» (Война в океанах)

Днем аэродром атаковали японские высотные бомбардировщики, прилетавшие под прикрытием «зеро». Как только наблюдатели замечали их на горизонте и подавали сигнал тревоги, «донтлесам» приходилось тут же подниматься в воздух и отлетать от острова подальше — километров эдак на тридцать-пятьдесят, предоставляя единственную возможность отражать налет на аэродром истребителям морской авиации. Во время первого такого налета экипажи двух «донтлесов» не сумели взлететь — и бомбовый удар застиг их на земле. Летчики едва успели покинуть машины и прыгнуть в первую попавшуюся канаву, как на аэродром горохом посыпались бомбы. Летчиков с головой засыпало вздыбленной взрывами землей, но ни один из них, к счастью, даже не был ранен, хотя в каких-нибудь десяти метрах от них осколками бомб убило пятерых морских пехотинцев. Не было дня, чтобы на воздух не взлетел хотя бы один склад боеприпасов или горючего, не был сожжен дотла какой-нибудь барак либо не разворотило взлетно-посадочную полосу. Японские бомбардировщики всегда атаковали малым числом и накрыть аэродром одним ударом им никак не удавалось. Но какая разница: главное для японцев было бомбить, бомбить и бомбить — без устали. Редкими ночами, когда «Токийскому экспрессу» случалось не выйти на огневую позицию, вместо него там же на поверхность всплывала одиночная подводная лодка, — обстреляв «американский» сектор, она снова погружалась и уходила прочь. Иногда в небе появлялся ночной бомбардировщик — покружив недолго над лагерем, он сбрасывал зажигательные бомбы и вслед за тем также убирался восвояси. Порой сразу же за бомбардировкой следовал артобстрел с моря. Но чаще все заканчивалось только «фейерверком». Словом, японцы были совершенно непредсказуемы и действовали лишь по им одним ведомому тактическому плану. Защитники Хендерсон-Филда в шутку прозвали ночную гостью — подводную лодку «Клопом Оскаром», а поднебесного одинокого странника — «Чарли», или «Прачкой». Прозвища, согласитесь, вполне безобидные, хотя их носители уж больно докучали американцам, заставляя бодрствовать ночи напролет. Когда же в игру вступал «Токийский экспресс» (состав его  обычно был один и тот же: несколько эсминцев да два-три легких крейсера), защитники Хендерсон-Филда сначала подсчитывали количество произведенных им залпов, а после сверяли его с числом прогрохотавших взрывов: выстрел — а секунд через двадцать пять взрыв. Американцы уже узнавали калибр того или иного орудия и без труда угадывали направление, куда летел выпущенный из него снаряд. К примеру, снаряд крупного калибра летел, издавая гул, очень похожий на шум ветра в разлапистых кронах пальм: если же этот звук походил на пронзительный свист вырывающегося из лопнувшей шины воздуха, значит, жди — рванет где-то поблизости. Впоследствии защитники Хендерсон-Филда не стеснялись признаваться, что большего ужаса, чем во время тех ночных бомбардировок и артобстрелов, они не испытывали никогда в жизни: «Хотя кошмар продолжался каждую ночь, привыкнуть к этому было невозможно». И не удивительно, что после двухмесячных мытарств на Гуадалканале нервы у них были взвинчены до предела.

Я держу в руках фотографию, которую снял на Гуадалканале кто-то из морских пехотинцев. На ней запечатлена в общем-то самая обыкновенная, повседневная картина: в лагерь возвращается разведывательный дозор. На фотографии отчетливо видны высокие пальмы с крепкими стволами, и стоят они не прямо, а под разным наклоном; их массивные, развесистые кроны, переплетаясь в вышине, образуют как бы сплошной волнообразный свод. Меж пальмовых стволов вьется некое подобие тропы — по ней-то и возвращаются разведчики. Хотя на самом деле это речушка или ручей, потому как ноги у солдат по колено в воде. Они идут в колонну по одному — друг за другом, и явно не торопятся. На снимке четко различимы всплески воды, поднятые ногами, которые, как нетрудно догадаться, ступают по вязкому, илистому дну ручья. Одеты разведчики кто во что горазд: на ком-то куртки, на других рубахи с закатанными до локтей рукавами, а кто-то и вовсе идет с обнаженным торсом. Все глядят в одну сторону — на своего товарища, который их как раз фотографирует. Но никто не улыбается; лица у всех осунувшиеся, заросшие бородой; глаза глубоко ввалились. Берега ручья заболочены. По обоим берегам, сразу же за болотом, стоят низенькие бараки и палатки — под дождем они как будто поблескивают, сливаясь с окружающим пейзажем. У входа в лагерь разведчиков встречают их товарищи — они просто стоят и молча глядят в их сторону. По всему лагерю, насколько можно разглядеть, разбросаны пустые бочки и канистры — наверное, из-под горючего. А на переднем плане высится мощный, слегка конусообразный пальмовый ствол — он вздымается как бы из воды и, изгибаясь дугой, тянется вверх. Словом — место дикое, неприютное и нездоровое.