Одиссея авианосца «Энтерпрайз»

В ночь с 6 на 7 декабря японский посол в Вашингтоне получил от своего правительства ноту, адресованную американскому Государственному департаменту. Впрочем, даже не ноту, а своего рода ультиматум, причем составленный довольно витиевато и туманно. И в последней его фразе, судя по всему, содержался намек на объявление военных действий. Японскому послу было предписано передать документ по назначению 7 декабря ровно в 13 часов по вашингтонскому времени, что соответствовало 7 часам 30 минутам местного, то есть гавайского времени. Словом, японцы хотели как бы оправдаться перед историей: мы, дескать, напали на Перл-Харбор, в 7 часов 55 минут, а войну  объявили в 7 часов 30 минут. А между тем японские авианосцы снялись с Курильских островов и взяли курс на Перл-Харбор еще утром 26 ноября. И днем 6 декабря, когда флотилия находилась в 800 милях к северу от Гавайев, главнокомандующий японскими авианосными силами адмирал Нагумо получил из Токио шифрограмму: «Начинайте восхождение на вершину Нитаки». То был условный сигнал начала налета. А точный день и час нанесения удара были установлены заблаговременно. В самом деле, в генеральном плане ведения боевых действий, составленном главнокомандующим японскими ВМС адмиралом Ямамото и переданном соответственно всем старшим морским командирам, среди прочего имелась следующая фраза: «В случае, если переговоры между Соединенными Штатами и Японией завершатся подписанием мирного соглашения до назначенного дня, всем кораблям ВМФ Японии надлежит вернуться на свои базы». Ни для кого не секрет и то, что даже в мирное время главнокомандующие армиями и флотами всех стран разрабатывают стратегические и тактические планы ведения наступательных боевых действий, включающие в себя все возможные варианты: день «Д-2», день «Д-1», день «Д» [4] и час «Ч» [5]. Это входит в их служебные обязанности.

* * *

Однако, как явствует из документов, обнаруженных на борту японского линкора «Наши», потопленного 5 ноября 1944 года на рейде Манилы, а также из показаний японских военнопленных, окончательный приказ к началу нанесения бомбового удара был отдан из Токио 6 декабря. Никакого контрприказа, отменяющего предыдущий, не последовало. Ноту японского правительства должны были получить в Вашингтоне 7 декабря в 13 часов (в 7 часов 30 минут по гавайскому времени). А первые бомбы посыпались на Перл-Харбор в 7 часов 55 минут.

Таким образом, единственное, что сработало безукоризненно четко, так это военная машина. Что же касается механизма дипломатического, в нем явно что-то заело, причем дважды.

Американская военная разведка перехватила ноту-ультиматум японского правительства в ночь на 7 декабря. В 8 часов утра ее расшифровали и переслали начальнику Генерального штаба генералу Маршаллу. Но генерала не оказалось на месте, и было решено ждать его возвращения. Шифровку генерал Маршалл получил только в 11 часов 30 минут. А без десяти двенадцать он передал ее в Перл-Харбор. Разведсообщение шло очень медленно — в Гонолулу его получили лишь  в 7 часов 33 минуты по местному времени: ведь пометки «сверхсрочно» на нем почему-то не значилось. Однако было уже поздно, когда шифровку передали военно-морскому командованию Перл-Харбора, содержавшееся в ней предупреждение оказалось совершенно бесполезным.

Так что поначалу злой рок войны сработал на руку японцам. Но вместе с тем и против них. И вот почему.

Чтобы расшифровать путаную ноту-ультиматум, дешифровальщикам японского посольства в Вашингтоне потребовалось куда больше времени, нежели американским контрразведчикам. К тому же японский посол потратил определенное время на то, чтобы получить аудиенцию у госсекретаря Корделла Халла, у которого и без того дел было невпроворот. Другими словами, нота-ультиматум была передана американскому правительству только в 14 часов 20 минут. А к тому времени Перл-Харбор уже пережил первый удар японских бомбардировщиков. Корделл Халл, узнав о случившемся, не выразил, однако, никакого протеста полномочным представителям Японии. Он ограничился лишь тем, что внимательно прочитал документ, принял его содержание к сведению, высказал недоумение по поводу заключенных в нем формулировок и спровадил представителей японского посольства восвояси. Те же в свою очередь могли знать о том, что произошло в Перл-Харборе, а могли и не знать, но, во всяком случае, они наверняка догадывались. Как бы то ни было, японские полпреды покинули американского госсекретаря в некотором смятении, что, впрочем, и понятно.