Одиссея батьки Махно

— Слушаюсь, Нестор Иванович, — отвечал Серёгин.

Командюж Фрунзе собрал в свой поезд под Харьковом главное начальство тех соединений, которые в той или иной мере имели соприкосновение с Махно. Все понимали, что разговор предстоит нелёгкий, и поэтому до начала совещания старались не вспоминать бандита, который уже «всем плешь проел», а говорили более о погоде, о видах на урожай.

— Чёрт его знает, то пурга, то гололёд.

— А ветра? Весь снег с полей выдуло. Опять неурожай грядёт.

— И не говорите, не знаешь на чём ехать, то ли в санях, то ли на телеге.

— Лучше в броневике.

Командюж вошёл в салон в сопровождении члена Реввоенсовета Гусева. Последний сел за стол. Фрунзе, не садясь, обвёл присутствующих строгим взглядом и начал:

— Товарищ Ленин возмущён: имеем миллионную армию и не можем справиться с бандитом. Скоро исполнится два месяца, как две армии и конные корпуса гоняются за Махно, а результат нулевой. Сколько раз загоняли его в мешок, окружали, а потом бездарно упускали. А у села Бучки откололи номер — 14-я дивизия окружила бандита, а пленным оказался не Махно, а начдив-14. Это уже ни в какие ворота не лезет. Товарищ Будённый, не прячьте глаза. Вы с Ворошиловым и Щаденко ответственны за случившееся.

Теперь, что касается вас, товарищ Примаков. Банда переходит по льду Днепр, а что делаете вы? Именно во время перехода Днепра можно было пустить в ход артиллерию и перетопить бандитов. В чём дело, товарищ Примаков?

— Кони вымотались, товарищ Фрунзе.

— Значит, у вас вымотались, а у Махно были свежие? Так что ли? Плохому танцору знаете, что мешает? Догадались? Вот и хорошо. Мы тут подумали в штабе и поняли, что в этой операции задействовано много исполнителей, а спросить не с кого, у всех уважительные причины. Отныне я поручаю уничтожение Махно отдельной войсковой группе, которой будет командовать смелый, решительный, а главное, упорный командир. Это товарищ Нестерович.

Услыхав свою фамилию, Нестерович стремительно встал. Стройный, высокий, на голову выше кривоногого Будённого. Этот не станет препираться, исполнит приказ в срок и чисто.

— Товарищ Нестерович, для усиления вашей группы я придаю вам 14-ю дивизию покойного Пархоменко и 17-ю с начдивом Котовским.

У окна поднимается Котовский, тоже высокий, широкогрудый с наголо обритой головой, с тонкими чёрными крохотными усиками.

— Григорий Иванович, я надеюсь на вас.

— Я оправдаю ваше доверие, товарищ Фрунзе, — чеканит Котовский.

— Кроме того, товарищ Нестерович, я придаю вам бронедивизион и два бронепоезда. Ваше дело только Махно, никуда не отвлекайтесь. Желаю успеха. И если вы представите нам Махно живого или мёртвого, за наградой дело не станет.

После Оржицы в Повстанческую армию, словно псы, вцепились 14-я дивизия, рвущаяся отомстить за любимого начдива, и 17-я Котовского. Всё осуществлялось по замыслу командюжа — махновцев гнали в сторону высокой железнодорожной насыпи, где рядом с переездом стоял грозный бронепоезд, ощетинившийся пулемётами и пушками.

Это был уже новый «мешок» с железным бронированным дном.

Повстанческие кони, сделавшие многовёрстный переход, выдохлись, едва плелись. Впрочем, и красная кавалерия, весь день висевшая на хвосте, тоже изрядно утомилась.

Командир пулемётного полка Фома Кожин, видя, как безнаказанно их сжимают полукольцом красные, матерился и чуть не плакал:

— Ну хошь бы по ленточке... Я б вам показал...

Но на 200 пулемётов не было не то что «ленточки», — ни одного патрона. Видя безвыходное положение, Махно подозвал адъютанта Трояна:

— Гавря, вот тебе документ на красного взводного, скачи к бронепоезду. Да загляни в ксиву, кем ты будешь представляться.

Троян открыл удостоверение, прочёл:

— Командир взвода 84-го полка 14-й дивизии Пройдзисвет Тихон Петрович. А оно настоящее?

— Настоящее, настоящее. Запомни, Тихон — с того света спихан, ты красный взводный. Там сообразишь, что надо говорить. Возьми моего коня, он свежее.

Троян на батькином коне затрусил к бронепоезду и, чтоб привлечь к себе внимание, сорвал с головы краснозвёздный шлем, замахал им.

Подскакав к высокой насыпи, соскочил с коня, поскальзываясь на обледенелом скате, полез вверх к попыхивающему на рельсах железному чудищу. Там, видимо, заметили его ещё на подъезде, открыли визжащую стальную дверь. Ждали, подбадривали:

— Давай, давай, скребись, кавалерия.

Подали две тёплые руки, подхватили вверх, почти не дав упереться в ступеньку. Очутившись внутри бронепоезда, где Трояну показалось темно, как в бочке, он, взяв под козырёк, представился:

— Комвзвода Пройдзисвет. Мне бы командира бронепоезда.

— Ну я командир, — прогудел рядом сиплый басок.

— Товарищ командир, вот мой документ, — полез Троян было за пазуху за удостоверением.

— Да не треба, сынок, — молвил седоусый. — Чи я не бачу. Говори, с чим ты приихав?

Ободрённый таким доверием, Троян сказал:

— Пройдёмте к амбразуре, товарищ командир, я там покажу.

— Идемо, — согласился командир. — Вот тут, сынку, не зачепись головой.

Они прошли в другой отсек, где было гораздо светлее, подошли к амбразуре.