Одиссея батьки Махно

— На левом фланге от станции Желанная до Еленовки, держала 9-я дивизия Красной Армии, которой на данный момент не существует.

— Это что? Такая дырка?

— Я бы сказал дырища, без малого в 100 вёрст.

Махно выматерился грязно и длинно:

— Куда ж они там, суки, смотрели?

— Это то, о чём я тебе вчера говорил. На Красную Армию надёжа, как на весенний снег.

— Куда нацелен рейд Шкуро?

— По нашим тылам. Движется в направлении Гришина.

— Значит, на северо-запад, а там на Александровск и дальше на Екатеринослав.

— Вот телеграмма командующего: он сообщает, что Шкуро уже в 11 верстах от Гришина и его практически некому остановить. Под Чаплином стоят несколько эшелонов с красноармейцами, но командиры не могут заставить бойцов выйти из вагонов.

— Выходит — отказываются воевать. Голову на отсечение — это результат большевистской земельной политики, — уверенно сказал Нестор.

— Вполне возможно, но нам от этого не легче.

— Яков Васильевич, — обратился Нестор к Озерову. — Отдайте распоряжение нашим фронтовым командирам останавливать бегущих красноармейцев разбитой дивизии, паникёров разоружать, остальных в строй, в окоп. Виктор, свяжись с Гуляйполем, пусть создают ополчение и внимательно следят за передвижением Шкуро. Отправь туда трофейный бронепоезд.

Пока Белаш разговаривал по телефону, Махно уже был у телеграфиста. Белаш подошёл к нему:

— Застал на месте только Зиньковского, сказал, отправит немедленно.

— Товарищ комбриг, вот телеграмма от главкома, — доложил телеграфист, держа в руке скрученную спиралью ленту.

— Читай.

— Из Екатеринослава в 13 часов, Мариуполь, Волноваха, Махно по нахождению. В связи с создавшейся ситуацией приказываю для усиления вашего фронта на линии Волноваха—Мариуполь оставить взятые станции по направлению Кутейниково и Новониколаевскую у моря. Исполнение доложите. Для облегчения положения начдив Дыбенко предлагает просить командарма-13 ударить со стороны Луганска.

Антонов-Овсеенко.

— Чёрт подери, мне стыдно отдавать приказ Тохтамышеву и Дерменжи к отступлению. Им же по берегу до Таганрога менее 70 вёрст.

— Что делать, придётся.

— А чем может 13-я армия облегчить наше положение?

— A-а, это фантазии начдива, не хочет из Крыма вылезать. 13-я армия если ударит по Добровольческой, то сама же и поскачет от неё линялым зайцем. Она ничуть не лучше 9-й дивизии.

10 апреля 1919 года в Гуляйполе открылся 3-й районный съезд крестьянских и рабочих Советов, штабов и фронтовиков, на котором были представлены делегаты от 72 волостей Александровского, Мариупольского, Бердянского, Бахмутского и Павлоградского уездов, а также от фронтовых частей.

Почётным председателем Съезда был избран батько Махно, а почётным делегатом Съезда — Феодосий Щусь. Председательствовал Чернокнижный. Открыв заседание, он сказал:

— Товарищи, поступила телеграмма от начдива Дыбенко, позвольте я её зачитаю. Из Ново-Алексеевки 10-го, по нахождению батько Махно, штаб дивизии, Александровск. Копия Волноваха, Мариуполь по нахождению тов. Махно. Всякие съезды, созванные от имени распущенного согласно моему приказу Гуляйпольского военно-революционного штаба, считаю явно контрреволюционными...

В зале поднялся возмущённый шум, и Чернокнижный вынужден был приостановить чтение:

— Товарищи, я ещё не кончил, прошу тишины.

Дождавшись, пока в зале немного успокоятся, продолжал:

— ...явно контрреволюционным, организаторы таковых будут подвержены репрессивным мерам, вплоть до объявления вне закона. Командир дивизии, Дыбенко.

Зал опять зашумел, послышались выкрики: «Позор!», «Долой царство большевиков!», «Кто он такой?!».

На сцену без разрешения председателя выскочил мужик в расхлюстанной свитке, закричал:

— Товарищи, я с фронта. Мы дерёмся с белой сволочью у самого моря. Штыками дерёмся, прикладами, у нас нет патронов. До скольки разов начдив Дыбенко обещал нам оружие и патроны. Где они? Нема их. Таки раз кинув нам, як кость собаке, кучу берданок и итальянских винтовок. Так кто ж тут контрреволюционер?

— Правильно, Яким, — закричали из зала и даже зааплодировали. — Крой его!

— Товарищи, товарищи, — кричал Чернокнижный. — Давайте по порядку, у нас мало времени.

С большим трудом восстановив тишину в возмущённом зале, Чернокнижный продолжил:

— Товарищи, мы собрались в самый тяжёлый для нас момент. Наша бригада, полки и отряды три месяца не выходят из боев. Они устали, обескровлены. Мы практически окружены. За Днепром петлюровцы, от Дона прёт Деникин, с севера нас пытается отрезать от Красной Армии корпус Шкуро. И всё же исполком военно-революционного Совета принял решение собрать этот съезд, чтоб вместе нам подумать и наметить пути преодоления этих трудностей. А по этой позорной телеграмме мы примем отдельное постановление и ответим товарищу Дыбенко со всей революционной прямотой. Итак, первое слово предоставляется Евлампию Карпенко — командиру артдивизиона бригады.

К трибуне вышел одетый в австрийский френч и синие галифе молодой мужик с лихо закрученными усами.

— Товарищи, выходит, я контрреволюционер? Да?

Чернокнижный взялся за колокольчик.