Одиссея генерала Яхонтова

— Мы будем жить долго и счастливо. Я тебе обещаю.

Сибирская авантюра

Воистину фарсом выглядит повторение исторических событий. Таким фарсом было учреждение 8 сентября 1918 года в Уфе «Всероссийской» антисоветской власти. Это было балаганным повторением 7 октября 1917 года, когда, напомним, в Петрограде открылся Предпарламент. Изменились декорации — уже не великолепный Таврический дворец, а провинциальная «Сибирская гостиница» в заштатном городке. Но главные куклы спектакля были точно те же. «Бабушка русской революции» Е. К. Брешко-Брешковская произнесла краткую, но прочувствованную вступительную речь и передала председательское место все тому же Н. Д. Авксентьеву. Ровно одиннадцать месяцев прошло со дня рождения давно уже покойной петроградской «говорильни». Как уже давно подметили газетные остряки, «бабушка русской революции очень невзлюбила свою внучку». Авксентьев успел посидеть в Петропавловке, откуда его великодушно отпустила Советская власть под честное слово не заниматься контрреволюцией. В тюрьме, свидетельствовали сидевшие с ним антисоветские деятели, Авксентьев проявил себя неунывающим рубахой-парнем: всех веселил, пел куплеты, рассказывал еврейские и армянские анекдоты.

В Уфе Авксентьев становился главным героем еще одного ныне забытого исторического анекдота. Но в отличие от анекдотов, рассказываемых на пикниках и в тюремных камерах, анекдоты исторические хоть и смешны, но нередко и страшны, ибо льется в них не бутафорская, а настоящая человеческая кровь. Директория во главе с Авксентьевым, сформированная в сентябре 1918 года в Уфе, была результатом сложнейшей игры закулисных антисоветских сил — от черносотенцев до меньшевиков. Всех их объединяла ненависть к большевизму. Разумеется, в газетах, не считая советских, об этом не писали. Писали о другом:

о том, что в измученной России наконец-то вспыхнул маяк надежды на демократическое разрешение кризиса;

о том, что в Уфе собрались истинные демократы, в том числе многие члены разогнанного большевиками Учредительного собрания, то есть народные избранники;

о том, что уфимская Директория — это не ярая контрреволюция действующей на юге Добровольческой армии и не экстремизм большевиков, а искомая золотая середина;

о том, что Директорию составили люди безупречной политической репутации, известные борцы за подлинную демократию во главе с самим Н. Д. Авксентьевым;

и наконец, о том, что авторитет Директории растет в стране не по дням, а по часам, что, подобно магниту, уфимская Всероссийская власть притягивает к себе все здоровые политические силы; поддерживает ее и взбунтовавшийся на железных дорогах России чехословацкий корпус, и Сибирское правительство, и даже монархист, глава Оренбургского правительства А. И. Дутов и — внимание, господа! — говорят, что Директорию вот-вот признают союзники: Англия, Франция, США…

Ну разве этого было мало прекраснодушным российским либералам? Виктору Александровичу Яхонтову во всяком случае этого оказалось вполне достаточно, и, оставив жену и дочь в Нью-Йорке, он сломя голову бросился в Россию. Пока он пересекал Американский континент и Тихий океан, а затем и Японское море, прошло немало времени. В долгом пути, глядя на океанские волны, Яхонтов неотступно думал о России. Он боялся опоздать, нет, не для того, чтобы занять какую-то должность, не отхватить что-либо себе лично, нет, он боялся опоздать к началу нового поворота внутрироссийского конфликта. Яхонтов боялся, что после падения Москвы и ликвидации большевистского режима демократия, то есть уфимская Директория, может подвергнуться удару справа. Офицерский корпус Добровольческой армии, обозленный большевистскими перехлестами революции, может выплеснуть с водой и ребенка. Вряд ли, рассуждал Яхонтов, в чисто военном смысле хрупкая российская демократия справится с вооруженной монархической контрреволюцией. Иными словами, он опасался, как бы генерал Алексеев не свалил Авксентьева, благоразумно выждав, пока Авксентьев свалит Ленина.