Одиссея Гомера

Это был единственный эпизод, который почти убедил меня, что Лоренс и я, как пара, потерпели неудачу. Дело было не в том, что Лоренс не любил кошек (хотя он возмущался и доказывал, что кошки тут ни при чем, а просто он любит собак). Дело было в том, что никто не любил меня такой, какая я есть, никто не заботился о том, чтобы я была счастлива, и более того, мне собирались причинить невыносимую боль, заставляя… Что именно сделать? Решить, какую из кошек я люблю меньше всех, и отправить ее к чужим людям? Или в приемник? Я понимаю, что кто-то не хочет жить с тремя кошками, и все же меня просто потрясло, что Лоренс, который знал меня более трех лет, прежде чем мы решили жить вместе, не подумал об этом заранее. Если бы я пришла домой и застала его в постели с другой женщиной, это не потрясло бы меня так сильно, а теперь я вдруг убедилась со всей очевидностью, как я ошибалась в нем как в человеке.

В глубине души с того самого дня, как я решила взять к себе Гомера, я всегда ждала момента, когда успешно начавшиеся отношения вдруг потерпят крах по той лишь причине, что человек не готов жить с тремя кошками. Я всегда знала, что это случится, меня удивляло лишь, что это произошло так поздно.

Мы с Лоренсом спорили несколько часов подряд, прежде чем наконец сформулировали суть проблемы. Он сказал:

— Ты постоянно у меня. И до сих пор ни разу не впустила меня в свою квартиру. Может быть, когда живешь с тремя кошками, это настолько страшно, что ты не захотела показать мне свой дом. А может, ты просто не хочешь впускать меня в свою жизнь.

Ну, этим он загнал меня в угол. Это правда, что я никогда не приглашала Лоренса к себе домой. Пока мы просто встречались, в этом не было острой необходимости. Теперь, когда мы стали жить вместе, я слишком боялась разрушить наши отношения и не хотела совершать никаких ошибок — меня приводила в ужас мысль, что если все четверо встретятся и не понравятся друг другу, то я могу потерять Лоренса. Но мой хитроумный план по предотвращению такого развития событий посредством изоляции их друг от друга сработал против меня самой. Мне были вполне понятны сомнения Лоренса в серьезности моих намерений провести с ним остаток жизни, при том что я не была готова провести с ним одну ночь в собственном доме.

И вот мы договорились, что Лоренс придет ко мне и останется на ночь, и все произошло наихудшим образом. Скарлетт в то утро вывихнула лапку, совершив сверхдерзкий прыжок, и уковыляла прочь от гостя с еще более мрачным видом, чем обычно. «Он решит, что у меня здесь временный приют для слепых и хромых кошек», — подумала я. Вашти напи´сала в сумку Лоренса. «Кроме меня, никто не будет спать в одной постели с мамочкой!» Гомер же, как известно, привык жить без дверей — единственная дверь в моей квартире вела в ванную, и я всегда держала ее открытой. И когда Лоренс пошел в ванную и закрыл за собой дверь, Гомер улегся у порога и начал выть, запустив лапу под дверь по самое плечо. Лоренс потом сказал, что вид кошачьей лапы, не сообщающейся с телом, с выпущенными когтями и тянущейся к нему из-под двери, был просто «ужасающим».

— Что же это вы, друзья мои, пытаетесь осложнить мне жизнь? — в отчаянии спросила я у кошек утром, когда Лоренс ушел. — Неужели нельзя было вести себя прилично один-единственный вечер, черт побери!

В ответ на меня обрушился счастливый мурлычущий кошачий клубок. «Слава Богу, что этот парень уже ушел!»

Но нет худа без добра. Теперь Лоренс наверняка понял: если уж я согласна терпеть этих невыносимых тварей, значит, я их действительно люблю до безумия. После этой ночи Лоренс стал придерживаться того мнения, что если он любит меня, а я люблю своих кошек, то, следовательно… Ну, любить-то он их, вероятно, не мог, но готов был попытаться примириться с ними.

* * *

С тех пор как Лоренс окончил школу, у него никогда не было ни кошек, ни собак (у его родителей была собака). Но время от времени он брал на себя заботу о Мину, коте своей квартирной хозяйки, когда та была в отъезде. Мину шел двадцатый год, и хозяйка гордо заявляла, что он прожил так долго исключительно благодаря своей жадности и подлости.

Мину был не слишком хорошо воспитан. Иногда, оставаясь дома вдвоем с Лоренсом, он позволял себе прыгнуть на клавиатуру компьютера, когда Лоренс работал (лично я считаю, что мой роман был написан в соавторстве с Гомером — так часто он сидел, устроившись на моем левом колене, когда я работала над книгой). Вообще же Мину предпочитал одиночество, и Лоренс говорил, что порой забывал о его существовании.