Одиссея капитана Балка. Дилогия (СИ)

И поэтому, я должен это ответственно заявить, японцы заслуживают нашего с вами уважения. И как противник, побежденный в честной, тяжелой и кровопролитной борьбе. И как народ, который достоин серьезного и равного к себе отношения. Лично мне не хотелось бы вновь встретиться с ними на поле брани… Что греха таить, японцы имели основания считать свою честь попранной: не желали мы относиться к ним, как к ровне, воспринимать их интересы всерьез. Даст Бог впредь, если будет на то воля Государя, наша дипломатия на Дальнем Востоке станет теперь более гибкой и не допустит до подобного несчастного развития событий. Только на Певческий мост надейся, да сам не плошай. Посему: флот наш и армия — господам дипломатам в помощь!

* * *

Великий князь Михаил пережидал овацию в свой адрес минут пять. И было видно, что при этом изрядно стушевался. Огонь, вода — это уже стало привычным и обыденным. Но с медными трубами, причем не в театрально-партикулярном варианте официальных церемоний, заседаний или парадов, а вот так вот, — во всю ширь, от сердца, от души… с этим он столкнулся впервые. Да сразу так, что до самых потаенных глубин сознания дошло: они тебя любят не за то, что ты чей-то сын, брат или наследник какой-то там короны. А любят за то, что ты — воин, как и они. И победитель, как и они. Что ты видел костлявую в лицо не раз, как и они. И заставил ее уйти восвояси ни с чем не только с твоей дороги. И ты — по праву вожак их стаи, их клана. И по одному твоему слову они…

— ТОВАРИЩИ!

Вокруг стихло. И только отдаленные визгливые голоса чаек с залива, да какой-то железный стук и шипение стравливаемого пара за спиной в порту…

Вот ведь, странная штука! Многие у нас любят порассуждать о культе личности. О ее роли в истории. Но ведь самое главное, фундаментальное в нем, в культе этом самом, — зарождение этой массовой энергетики любви и обожествления своего вождя, — рождается отнюдь не сразу. Не единичным щелчком какого-то таинственного тумблера.

Забавно: есть так много хороших биографий Наполеона, Сталина, Гитлера, Цезаря, Токугавы… Но почему там так мало правды о том, когда же именно у них это ВСЕ начиналось? И как? Не по хронологии, а по сердцу. Что творилось в ИХ душах? Как же легко и гладенько все списать на непомерную гордыню или жажду власти. Но ведь это — бесстыдная подмена высшей математики арифметикой. Чересчур просто, слишком пошло и примитивно. Тем более в отношении фигур, личностей, такого калибра и масштаба.

Возможно, все дело во вспыхивающем в ответ чувстве ВЕЛИКОЙ любви к твоим соратникам, отождествляемым трепетной душой с понятием Родина? Кто знает… Никто воистину великих об этом не расспросил. Ясно одно — самим себе такие люди уже не принадлежат…

— Товарищи!

Высокий, но уже не долговязый, как это было с год назад — тренировки по методике Балка это вам не конкур да фехтование, и в плечах он заметно раздался, — Михаил нервно пытался пристроить у микрофонов темно-бордовую коленкоровую папку так, чтобы было и читать удобно, и при этом не пришлось слишком нагибаться. О регулировке установки микрофонов по высоте никто до этого момента не подумал.

— Товарищи генералы, адмиралы, офицеры и все, кто еще сейчас меня слушает… Прошу простить, господа, но говорить с трибун я вовсе не мастер. Так что, не шумите так, будьте добры. Мне нужно сообщить вам одно очень важное… Вот так… — он наконец оставил тщетные попытки справиться с папкой и, вытащив из нее несколько листков приблизился к микрофонам, но порывистый ветерок упрямо загибал бумагу, не давая Михаилу начать чтение. Со стороны это выглядело несколько комично.

Общество снизу слегка заурчало, как довольный кот. Слышались реплики вроде: «Михал Александрыч, не томи!» «Да зачем нам по бумажке! Давай от себя, товарищ Великий!» «Ну, ее, речь эту, тут у нас не Госсовет! От себя говорите! Просим!»

— От себя было бы проще. Однако, я обязан выполнить высочайшую волю Государя и зачитать Вам Императорский Манифест от сегодняшнего числа. И мы здесь первые во всей России, кто его прослушает.

Голоса внизу разом смолкли.

— Этот документ совершенно особенного государственного значения, господа. И я прочту его полностью. Позже вы получите текст на бумаге из газет. Но…

Все-таки, сначала, раз настаиваете, несколько слов скажу и от себя.

Конечно, хвала Заступнице Небесной и Николаю Угоднику — победа наша. Не в чем упрекать себя и всем нам, тем, кто честно свой долг перед Государем и Отечеством исполнил. Кто пролил здесь кровь свою и товарищей боевых схоронил… Только я вот, что-то сильно бурно не радуюсь. И со всем согласен, что только что Всеволод Федорович нам изложил. Но сказал он, пожалуй, даже слишком мягко.