Одиссея мичмана Д...

Боинги, виражирующие над Темзой, выплывающие из-за главной часовой башни парламента – Большого Бена, – такая же привычная деталь лондонского пейзажа, как голуби на Трафальгарской площади или вороны над бастионами Тауэра. И только после печально известной авиакатастрофы в Иркутске, когда многоэтажный жилой дом протаранил воздушный гигант, лондонцы стали с тревогой поглядывать и на свое собственное небо. Все-таки нешуточное это дело, когда стотонные крылатые махины каждый час проплывают над крышей твоего дома, над кварталами густо населенного центра, над уникальными архитектурными ансамблями. Неизвестно, что там решат городские власти, но пока со всех направлений, по всем высотным эшелонам на Лондон движутся, заходят, снижаются лайнеры всех авиакомпаний мира. Дай им всем мягкой посадки, Боже! И да не дрогнет рука пилота на штурвале и не собьется глаз диспетчера на экране!

Лондонцам старшего поколения моторный гул за облаками будоражит память, в которую навсегда врезали свои звуковые дорожки эскадры гитлеровских бомбардировщиков. Натужно-ноющий вой перегруженных бомбовозов и сейчас еще можно услышать в военных музеях Англии, где весьма натуралистично воспроизводятся звуковые картины воздушной войны в небе Британии.

Лондон. Февраль 1998 года

Знакомиться с Лондоном я отправился без особого плана. Вышел наугад в центре города из станции метро «Пикадилли», и оказался перед памятником, на котором были выбиты очень родные слова: «Севастополь. Инкерман». Это был монумент королевским гвардейцам, которые штурмовали полтораста лет тому назад бастионы Севастополя. Вот и не верь после этого в Провидение! Ведь только что в Севастополе бродил по английскому кладбищу, восстановленному и приведенному в идеальный порядок силами местных энтузиастов.

То была последняя война, в которой русские и английские солдаты стреляли друг в друга. Потом, как бы ни враждовали наши политики, но в самых главных европейских и мировых войнах мы всегда оказывались вместе – будь то битвы с наполеоновской армией или сражения с войсками кайзера, вермахтом Гитлера.

На той же самой улице – Регент-стрит – я не смог пройти мимо бронзовой фигуры лыжника. Он стоял в неприметном и весьма затененном углу. «Роберт Скотт» – прочитал я на гранитном постаменте. «Сей памятник воздвигнут офицерами королевского флота». Капитан Роберт Скотт – один из покорителей Южного полюса планеты. Он погиб в том же роковом 1912 году, в каком безвестно сгинули и наши, русские первопроходцы в Арктике – Владимир Русанов и Георгий Брусилов. Эта печальная дата да неуемная жажда открытий роднят их, как побратимов. Роберт Скотт замерз в Антарктиде, не дойдя всего лишь одиннадцать миль до склада с продовольствием. Теперь он, бронзовый, навечно в сердце Лондона – на Регент-стрит… Жаль, что у нас не нашлось металла ни для Русанова, ни для Брусилова. Жаль, что не нашлось места для их пьедесталов ни в Москве, ни в Питере, ни в Архангельске…

План розыска Питера Домерщикова был прост и состоял из двух пунктов: первое, попытаться разыскать родственников бывшего военно-морского агента России в Великобритании (военно-морского атташе) контр-адмирала Николая Александровича Волкова, который занимал этот пост с 1913 по 1919 годы. После гражданской войны он навсегда остался в Лондоне, возглавив кают-компанию офицеров бывшего императорского флота. Уж он-то, точнее, его потомки, наверняка бы смогли что-нибудь рассказать о судьбе жены Домерщикова. Но Николай Александрович почил в Бозе в 1954 году. О нем я знал лишь, что прах адмирала-дипломата, бывшего командира яхты морского министра «Нева» покоится на сельском кладбище в Бромптоне да еще то, что где-то в Лондоне отставной адмирал держал маленький ресторанчик. Знать бы хотя бы, какой именно, уже можно было бы начинать поиск. Но, увы…

Пункт второй: навестить внучку известного русского дипломата в Британии графа Александра Бенкендорфа (сына начальника одиозного III отделения) – Наталию Константиновну Брук, чей отец был офицером русского флота и вполне мог знать как самого Михаила Домерщикова, так и его жену-англичанку.