Одиссея стрелка

Они стояли, не произнося ни слова, а позади остались два дня сумбурных разговоров, позади Бразилия и Афины, позади пятьсот боевых вылетов, позади Иерусалим и Майами, позади девчонки из Вены, из американского посольства и из Флашинга в Лонг-Айленде, позади греческие горцы, и похороны Томаса Вулфа, и друзья, горящие, как факел, и собаки, подстерегающие загнанного енота в горах Голубого хребта, позади двадцатидвухлетний лейтенант, с отчаянием и болью глядящий вот уже десять дней через пыльное летное поле, и Средиземное море, и больничная койка в Каире, и Джонни Маффет, который мечется где-то над южной Атлантикой, не ведая о том, что его ждет луг в десять акров, и три акра корабельного леса под дом, и сестра Уайтджека. Все это осталось позади. А впереди Стаиса ждет дом и мать, считающая его погибшим и рыдающая над его личными вещами, а Уайтджека - суровые холодные горы Индии и Китая, глухие разрывы пятидесяток и небо, полное япошек.

- Давай, сержант, - раздался голос лейтенанта, следящего за посадкой, проходи.

Стаис как-то неопределенно махнул стоявшему внизу Уайтджеку.

- Увидимся, - сказал он, - в Северной Каролине.

- Как-нибудь в октябре, - Уайтджек улыбнулся в свете прожекторов.

Люк закрыли, и Стаис сел впереди двух китайцев.

- Эти самолеты, на мой взгляд, просто очаровательны, - громко сказала одна дама из Красного Креста, - не правда ли?

Моторы заработали, и огромный самолет тронулся с места. Стаис выглянул в иллюминатор. На поле садилась машина. Освещенная огнями посадочной полосы, она тяжело коснулась земли и утомленно подпрыгнула. Стаис не сводил с нее глаз: это был "митчелл". Он вздохнул. Пока огромный С-54 выруливал на взлетную полосу и неуклюже брал разбег, Стаис разглядывал клочок бумаги с нацарапанным детским почерком адресом и подписью "Арнольд Уайтджек". Потом он положил его в карман. "Митчелл" неподвижно замер у КП, и Стаис почувствовал себя не таким виноватым за то, что возвращается домой.