Одна французская зима, которая ничего не изменила

– Но если ты вернешься туда, я тебя потеряю. Я знаю что такое там. Там свобода, вечная молодость, там нет времени, есть только эти чертовы волны, от которых сносит голову. И молодость, любовь, там это пресловутое «жить сегодняшним днем». Ты забудешь меня и вылечишься, не подождав и месяца. Ты влюбишься, как это случилось со мной. И ты опять побежишь за ним, – сквозь зубы говорил он. – Но есть и реальная жизнь, где люди работают, учатся, женятся, рожают. И двигаются вперед в соответствии со своим возрастом и… и нельзя вечно бегать с серферской доской и смотреть на закаты… и…

– Том, ну почему нельзя? – прервала она его. – Очнись. Ну кто сказал тебе это? Твое правительство, сосед, мама? Да кто имеет право вообще говорить тебе, что это нельзя? И нельзя что? Жить в радость, жить на океане, жить в лете, мечтать? Стариться с доской в руках? Что конкретно нельзя и почему? И куда вперед ты собрался двигаться, Том? Вперед это где? Что там впереди? Тебе что никогда не говорили, что впереди конец? Так зачем мне нужна вся эта борьба и суета, если конец у всех до единого один? Зачем я буду тут барахтаться, расталкивая локтями людей что бы найти свое место под солнцем, если там оно светит для всех и никому не тесно? Возможно ты прав, и я встречу кого-то, но это совсем теперь уже не важно, по тому, что я знаю что такое любовь. Ты дал мне ее и ты измучил меня ей. Любовь это привязанность, кабала, если хочешь, невозможность выбора, это цепи. Я поехала за тобой хотя и не хотела этого, осталась с тобой вопреки своей воли по тому, что любила. И если ты последуешь теперь со мной на Бали, то в таком случае ты попадешь в эту ловушку, и ты пойдешь против своих желаний и планов.

– Но мне остался всего год до конца учебы, – запротестовал Том.

– Ты просишь у меня еще год? – прервала его Алена, – А потом что?

– Я не смею просить тебя, ты должна выбрать сама.

Она беспомощно развела руками. Она была убита и странно, что при этом до сих пор жива.

Ей абсолютно нечего было сказать.

– Ты должна выбрать, – сказал Том.

– Я уезжаю на Бали и дам тебе ответ оттуда. Моя виза заканчивается через две недели. Почти в одно время вместе с летом, – с иронией произнесла она. – Завтра я закажу билет. Я уезжаю и решу все там.

– Конечно, конечно, – растерянно произнес Том.

– Я не хочу тебя мучить, – сказала Алена, – мне тоже больно, я покончу с этим как можно скорее. Когда все решено, тогда уже не страшно.

Они оба плакали, плакали всю ночь до самого рассвета, их тела разметавшиеся по разным половинам кровати были парализованы страхом, страхом за решение, которое будет принято через две недели. А за окном дождем с неба падали августовские звезды, Алена наблюдала за их длинными хвостами, теряющимися за черным горизонтом, и шептала: «Пусть только все это кончится…»

Следующими днями она сидела на берегу моря почти все время одна. Том постоянно отлучался то в Ницу, то в Канны, и она даже не спрашивала зачем. Ей было очень хорошо с собой наедине. Она предвкушала как выйдет из самолета, приземлившегося в Денпасаре, и как в ту же секунду ее накроет горячий и влажный воздух Бали. Может даже будет идти настоящий тропически ливень, как было, когда она приехала в первый раз, и она подставит лицо под облачное низко небо и может даже поплачет вместе с дождем.

А сейчас она сидела одна, и на душе у нее было удивительно спокойно, хотя решение еще не было принято, но сам факт того, что она наконец сможет покинуть Францию, бесконечно радовал ее душу.

Она размышляла о своей жизни и задавала себе вопрос: кто же есть она на самом деле?

То ли все еще ищущая себя личность, не сумевшая пока понять и определить свои цели. Но для этого она, пожалуй, была старовата, да и притом зачем в таком случае нужно было тратить 10 лет своей жизни в институтах и офисных комнатах?

То ли она уставшее от жизни существо, пересытившееся и отношениями, и приключениями? Но и это было неправдой, по тому, как для этого она была еще слишком молода. Выходит, она находилась где-то посередине, но определение этому состоянию никак не шло в ее голову… Она спрашивала себя о том что же она любит.

Странный список вдруг образовался в ее голове. Она любила тёплый, мощный океан, любила и боялась одновременно. Покорение волны, впервые там на Бали, перевернуло что-то в ее сознание, и она уже не могла различить страх и обожание, каждый день кидалась на несущееся на нее волны, разбивалась, плакала и следующим днем опять как завороженная шла на утренний прилив, волоча за собой серфескую доску, в два раза выше ее самой.

Она любила читать, впиваться в каждую новую книгу и путая день с ночью вгрызаться в страницы, размышляя и подчёркивая важные и красивые моменты, до тех пор пока книга не будет закончена. Потом она долго размышляла о прочитанном, делая наброски в своей тетради и думала, думала часами над словами врезавшимися в память.