Одна и дети. Как вырастить детей и воспитать себя

Медсестра ушла, и тут из стоящей в углу детской кроватки раздался плач, больше похожий на вой. Потом звуки прекратились, потом возобновились, и так несколько раз. «Где ее мама?» – спросила я. Соседка ответила: «Это детдомовская девочка. Сегодня ее еще не кормили. Я предлагала помощь, но сестры сказали: „она кричит, потому что у нее диагноз такой”». Девочка лежала на боку, не открывая глаз. Над ее головой висела бумажка: «Соколова Настя. Девять месяцев». Через некоторое время пришла медсестра с кастрюлькой манной каши и стала кормить Настю большой столовой ложкой. Ребенок успокоился. Успокоили и нас: «Девчонки, не дрейфьте – сегодня ее заберут обратно в детдом». Видимо, Настин диагноз оказался неизлечимым. А может, ее надо было чаще кормить?

Стерилизовать бутылки надо было на кухне. Я вылила из чайника последнюю каплю, но кипятка все равно не хватило. Нянечка, мывшая посуду, обернулась и проворчала: «Ну прекратите вы, мамаши (так персонал обобщенно называл всех особей женского пола старше двенадцати и младше восьмидесяти лет), хоть в обед со своими бутылками ходить. Вот сейчас придет старшая медсестра, ей чаю попить воды не будет!»

Будто непонятно, что мы не можем «прекратить ходить», как дети не могут прекратить хотеть есть и пить.

Оказалось, что уборщицы в штате отделения нет, а коридор и палаты моют сами «мамаши». Новенькие в первую очередь. И ночью, когда дети все улеглись (все, кроме моего), я заключила ребенка в кроватку, подняла ее железные бортики и пошла за ведром и шваброй. Скучающая у окна медсестра прокричала мне вслед: «Не забудь хлорку в воду добавить!» А потом, когда я уже заканчивала, подошла и требовательно спросила: «А лестницу кто мыть будет?»

Не знаю кто, но точно не я.

Первое утро

Ночь была трудной. Поспать не удалось. Укачивать ребенка мне помогали две медсестры. Часа в два пришлось давать лекарство. Под утро мы с сыном прикорнули на моей узкой железной кровати. А в восемь утра сестра из заступившей на пост смены уже трясла меня за плечо и кричала: «Мамаша, вставайте!»

– Почему? – невпопад спросила я.

– Как почему? Утро же! – удивилась она. – Режим дня отделения висит в коридоре. На досуге почитайте.

Врачебный обход

В палату ввалилась толпа девушек в мятых белых халатах и два длинных парня во врачебных колпаках. Предводительницей этой толпы, как выяснилось, – студентов, оказалась сама маститая завотделением. Она призвала мамаш раздеть детей для осмотра. Ребенка клали в центр стола, студенты окружали его, а завотделением читала типа лекции с живым наглядным пособием.

«Вот этот ребенок уверенно держит голову, пытается сесть, гулит. А вот этот отстает в развитии, не умеет переворачиваться со спины на живот и обратно».

«Да, но он на два месяца младше», – сказала я, обидевшись на слово «отстает».

«Это мне неважно. Мне важно, чтобы студенты увидели разницу», – ответила маститая.

Тихий час

Всех разогнали по палатам. Кого-то пришлось долго «уговаривать», а кто-то уснул сам. Оказывается, зря. Через десять минут после того, как в отделении воцарилась тишина, медсестра на посту повисла на телефоне. Вскоре все бодрствующее население больницы во всех подробностях знало об операции по поводу грыжи одного ее родственника. На замечание («Зачем же так орать?») она мгновенно огрызнулась: «Дети не должны привыкать спать в тишине. Я своему радио включала на полную мощность. А он спал». Посочувствовав ребенку медсестры, обсудив между собой это дело, мамаши прекратили борьбу за тишину. Они сдались. Но самое интересное во всей этой истории – название отделения, в котором мы лечились: «Детская неврология».

«Мамаши»

– Вы с чем сюда попали?

– Обморок. А вы?

– Моему уже пять лет, а он и не говорит, и не ходит.

– Кошмар! (Первая, а потому некорректная реакция.)

– Нет, уже не кошмар, а образ жизни.