Одна из многих

Дальше мелодия получала развитие, шли верхние ноты, можно было показать возможности голоса.

— Не надо, — отверг маэстро. — Чужой репертуар. Песня старая, семидесятых годов. Со старьем стадионы не соберешь. Нужен новый шлягер. Совсем новый.

— А где его взять? — не поняла Анжела.

— Заказать хорошему композитору. Мелодия и слова.

— А слова тоже композитору?

— Вы откуда приехали?

— Из Мартыновки.

— Стас, объясни девушке, — устало попросил маэстро.

— Поэт и композитор — не проблема. Их как собак нерезаных. Главное — бабло!

— А сколько стоит песня?

— От пятисот до пятидесяти тысяч баксов. В среднем пять штук.

Анжела уже знала, что куски и штуки — это тысяча долларов. Пять штук — это пять тысяч. Астрономическая сумма. Чтобы заработать такие деньги, ее мать должна пасти коров лет двадцать.

— А кто должен платить композитору: вы или я? — уточнила Анжела.

— А как ты думаешь? — спросил маэстро устало.

— Если я сама куплю песню и сама буду ее петь, то зачем вы мне нужны? — не поняла Анжела.

— У вас в Мартыновке все такие? — опросил маэстро.

— А вы какие? — обиделась Анжела. — Ни о чем не думаете, кроме бабла. А есть еще таланты… И на стадионе собираются не одни бараны.

— Ты имеешь право на свое мнение, — сказал Стас. — Но высказывать его не обязательно.

— Вам можно, а мне нельзя? — спросила Анжела.

— Но ведь это ты к нам пришла, а не мы к тебе.

— Как пришла, так и уйду.

Анжела направилась к двери. Перед тем как выйти, обернулась:

— Мы еще увидимся, — пообещала она. — Вы еще за мной побегаете.

— Очень может быть, — согласился Стас. — Ведь жизнь кончается не завтра.

В комнате засмеялись.

Парень в дальнем углу продолжал свою медитацию, будто ничего не случилось. А меж тем случилось. Рухнула мечта. Разбилась о бабло.

Анжела вышла на улицу вместе с тортом. Торт уже не капал, а вытекал тонкой струйкой.

Анжела опустила коробку в мусорную урну. Выбросила девяносто шесть рублей, не считая надежды на счастье.

Вытерла руки одна об другую. Обе руки стали липкие.

«Хорошо тебе… — с обидой подумала об Алешке. — Сидишь в тюрьме, и ни о чем не надо думать. Делаешь, что прикажут. Ешь, что дадут. А тут крутись, как сучка на перевозе…»

Анжела вдруг остановилась посреди тротуара. Люди стали ее обходить, так как она стопорила движение.

* * *

Пора было возвращаться в Мартыновку, не сидеть же на шее у Киры Сергеевны. Но Кира Сергеевна не считала, что Анжела сидит на шее, скорее наоборот, поскольку вся домашняя работа выполнялась Анжелой. Анжела сочетала в себе кухарку, горничную, секретаря, курьера. При этом Анжела была легкая, не нагрузочная. У нее было молодое, без накипи, светлое, лазоревое и розовое биополе.

Никогда еще Кира Сергеевна не была так ухожена и обихожена. Она просыпалась каждое утро и спрашивала себя: «За что мне такое счастье?»

И Иннокентию было повеселее. Раньше он сидел один, как кот в пустом доме. А сейчас не один. По комнатам кто-то легко двигался, дышал, стукал и грюкал, а иногда пел. И эти звуки напоминали, что ты жив и живешь. А если вдруг помрешь в одночасье, то тоже не один. Кто-то подбежит и возьмет за руку, и проводит в мир иной. И даже заплачет над тобой. Это совсем другое, чем уйти в одиночестве и леденящем страхе, ступить на лестницу, идущую неведомо куда.

Был сын, но от сына — какое тепло? Своя жизнь. Как будто и не сын, а отдельный человек. Разумом понимаешь и помнишь, что был когда-то сладкий младенец, потом маленький мальчик — светлоглазый ангел. Но тот ангел и сегодняшний дядька — что между ними общего? Ничего.

Однажды к Кире Сергеевне зашла ее соседка — подруга. Они дружили по географическому фактору. Всю жизнь дома рядом.

— Розалия жива-здорова? — спросила Кира Сергеевна.

Розалия — мать подруги, девяностолетняя старуха. В прошлом врач. Кира Сергеевна считала, что старость имеет свои уровни, а именно: старость, дряхлость и несуразность. После девяноста лет начиналась несуразность. Однако Розалия была сухая, вполне подвижная, волосы в пучок, как у балерины.

— У Розалии альцгеймер. Как у Рейгана, — сообщила подруга. — Не помнит, как ее зовут. Кофту на ноги надевает, как рейтузы. Ищу ей человека.

— Обратись в агентство, — посоветовала Кира Сергеевна.

— Обратилась. Они прислали наркоманку.

— Зачем?

— А они сами не знали.

— Ужас, — отреагировала Кира Сергеевна.

— Еще какой ужас, — подтвердила подруга. — Мать полоумная, ничего не соображает. И рядом вторая полоумная. Могли вообще дом поджечь или затопить.

— А сколько стоит такая работа? — спросила Кира Сергеевна.

— Вообще пятьсот. Но я не могу столько платить. Я плачу четыреста.

— Рублей? — спросила Анжела.

Она стояла у плиты и следила за кофе. Кофе не должен закипать, но пенка должна подняться три раза. Значит, надо три раза снять турку с огня. Процесс несложный, но ответственный.

— Долларов, — ответила подруга. — На рубли щас никто не считает.

Анжела переглянулась с Кирой Сергеевной.

Как говорят на бюрократическом языке: вопрос был РЕШЕН.

* * *

Анжела поселилась в квартире Розалии Борисовны. Это была двухкомнатная камера в коврах, которые не столько украшали жилище, сколько служили пылесборниками.