Одна к печали

– О боже, прошу, не повторяй это. Ты, наверное, еще недостаточно хорошо ее знаешь, но эта девушка хороша во всем. Серьезно, это пугает. Она какой-то вундеркинд. Полная стипендия каждый год. Международная чемпионка. Маэстро музыки. Она гарантированно станет старостой в следующем году… ну, стала бы.

– В смысле?

Кэти оглядывается, проверяя, нет ли кого поблизости, кто мог бы нас услышать.

– Это что-то вроде внутренней политики Иллюмен Холла, так что я понимаю, что ты ничего этого не знаешь. Но обычно на первом году шестой ступени выбирают одного или двух префектов, которые словно избранные. Знаешь, они становятся тенью старост, и обычно они получают собственную комнату и прочие особые привилегии. В этом году это должна была быть Айви. Она была официальной заменой Лолы. Но теперь старостой стала Араминта. Так что положение Айви несколько неопределенно. Араминта может выбрать кого-нибудь другого. Например, Бонни. – Кэти выпрямляется. – Итак, расскажи мне о своих занятиях?

Я улыбаюсь в ответ, благодарная за нормальный разговор. Рассказываю ей о своем расписании, а она в свою очередь говорит мне, какие учителя мне понравятся, а каких лучше избегать. Не успеваю опомниться, как раздается звонок.

– Какой у тебя первый урок? – спрашивает Кэти, когда мы встаем и выходим из большого зала.

– История с мистером Уиллисом.

Она присвистывает.

– О, удачи в том, чтобы сосредоточиться на уроке! Слушай, хочешь совет?

Я киваю и улыбаюсь, когда она притормаживает перед дверями.

– Я знаю, вы соседки с Айви, но ты вполне вписываешься в нашу компанию. Держись с нами. Это сделает твою жизнь намного проще.

– Меня это вполне устраивает. Не думаю, что Айви интересует перспектива стать моей подругой.

– Хорошо. Это все решает. Встретимся в ОКС после занятий? – Она убегает раньше, чем я, снова, успеваю спросить, что это за чертов ОКС?

10. Айви

Вернувшись в школу, я все еще на взводе после встречи с Тедди. У меня час до начала дежурства, поэтому быстро прыгаю в душ, а затем спускаюсь вниз, в подвал здания, где расположены классы для занятий музыкой.

Музыка – еще одно спасение и бремя. Во что бы я ни вкладывала свою энергию, я должна быть лучшей в этом. В прошлом году у меня прошло несколько сеансов с психотерапевтом, она беспокоилась о том, что я выгораю. Но миллион миль в час – моя скорость по умолчанию. Не нужно иметь степень в психологии, чтобы понять это.

Я всегда знала, что если хочу чего-то добиться в жизни, то должна сделать это сама. Музыка дала мне путь к этому: в конце концов, это причина, по которой я получила полную стипендию в Иллюмен Холле. Мои родители не могли ничем помочь.

После того как папа ушел, мама записала меня на все внеклассные занятия, и, честно говоря, за эти годы я попробовала свои силы со всеми музыкальными инструментами. Полагаю, вкладывать деньги, которых у нее никогда не было, в мое будущее стало маминым способом реабилитироваться и дать мне такую жизнь, которую, как ей казалось, она не смогла обеспечить себе. Она работала на трех работах, чтобы платить за мои бесконечные занятия, и постоянно напоминала мне, что ничто ценное не дается легко.

Хотя барабаны и саксофон не продвинулись дальше четвертого или пятого занятия и начали поступать жалобы от соседей, вскоре стало ясно, что пианино – мое призвание, на нем я и остановилась.

В подвале Иллюмен Холла есть несколько репетиционных залов, но в моем любимом стоит рояль Фазиоли. Это удивительный, отполированный до блеска инструмент, на его поверхности нет ни единого пятнышка. Кто бы ни пожертвовал этот рояль школе, он наверняка был богачом. Самыми кончиками пальцев я поднимаю тяжелую крышку, которая закрывает клавиши. Вытягиваю руки. Суставы трещат, когда я их разминаю.

Моим пальцам достаточно мгновения, чтобы приноровиться к тугим клавишам, занять нужную позицию. А потом руки летают над слоновой костью, разогреваясь арпеджио, которым гордилась бы моя наставница, мисс Чигуэлл.

Сейчас я готовлюсь к экзамену восьмого класса, который сдам через пару месяцев. Первая пьеса – Presto alla Tedesca Бетховена. Я чувствую, что поняла ее практически полностью, но ближе к концу есть один фрагмент, над которым мои руки каждый раз замирают, и это начинает меня раздражать. Когда я приближаюсь к той части, с которой воюю, на моем телефоне срабатывает таймер: тот, который означает, что я должна быть в классе через пятнадцать минут, и я ругаю себя за то, что не понимала, как долго уже просидела за роялем.

Осторожно закрываю крышку и встаю, собираясь с мыслями. Затем кладу на крышку ладонь. Когда поднимаю ее, отпечаток моей руки какое-то время виден на мерцающей черной поверхности, прежде чем снова раствориться во тьме.

Я слышу тихие аплодисменты, раздающиеся из-за спины, и оборачиваюсь, чтобы увидеть стоящую там и улыбающуюся Кловер.

– Айви, ЧЕСТНО, я могу лишь мечтать о том, чтобы играть так, как играешь ты.

– Однажды будешь, если продолжишь практиковаться. – Я улыбаюсь, пытаясь справиться со смущением. – Ты давно тут стоишь?

– Всего пару минут. Я застала лишь самый финал!