Одна конфликтология и другая: какая для Вас - благо?

Если исключить из рассмотрения маньяков-убийц, составляющих относительно небольшую долю в составе общества, то единолично на протяжении десятилетий вести войну может только либо боевой зомби с психикой, запрограммированной некоторой ограниченностью и невосприимчивостью к информации, чуждой для него с точки зрения его хозяев; либо человек, убеждённый в порочности того образа жизни, которому следует противник, в порочности тех идеалов, которые несёт культура противника при её распространении.

К этому же вопросу о единоличной боевой стойкости на основе идейной убежденности (включая и патриотизм) и отсутствии её вследствие скотско-потребительского отношения к жизни Родины относится и выявившаяся в 1941 г. неспособность бойцов РККА вести бой за Родину в индивидуальных ячейках («один в поле не воин»), к чему была способна японская пехота, у которой эти ячейки высокое командование РККА и позаимствовало в предвоенные годы и которые так всем понравились в ходе предвоенных учений и манёвров РККА. От них пришлось отказаться в ходе боевых действий и вернуться к окопно-траншейной системе оборудования переднего края именно для того, чтобы стимулировать боевую стойкость бойцов пехоты на основе стадно-стайных эффектов («на миру и смерть красна»). Не вдаваясь в существо дела, способы организации боевых порядков можно списать на особенности национальной психологии. Но если вдаваться в существо, то вещи надо называть своими именами: то, что бойцы РККА не могли усидеть в индивидуальных ячейках, бросали позиции и сдавались в плен, забыв о Родине, — личная трусость каждого из них, которую со времён Чингиз-хана преодолевали при помощи заград-отрядов, вселявших перед собой страх куда больший, нежели противник.

Появившаяся в начале ХХ века картина В.И.Васнецова “И один в поле воин” не смогла изменить реально господствовавшей в обществе психологии, хотя люди, способные спокойно без впадения в состояние аффекта осознанно принять затяжной смертный бой на Руси всегда были и есть, благодаря чему Русь жива и доныне.

Проблемы же патриотически озабоченных политических активистов в России и до ныне состоят в том, что в своем большинстве их поведение проистекает из принципа «один — не воин» (ни в поле, нигде). Для того, чтобы они стали “воинами” на краткое время, им необходимо впасть в состояние аффекта; а для того, чтобы стать воинами на длительное время, — должен найтись вожак-воин, который построит их в «боевое стадо». При этом, если такой человек появляется и начинает выстраивать из тех, кто «один в поле не воин», боевое стадо, то они обычно поодиночке начинают впадать в состояние аффекта и “героически” противиться усилиям будущего вождя тех, кто останется после выстраивания «боевого стада». Такой период выстраивания боевого стада из впадающих в состояние аффекта “героев” был в истории становления так называемой «сталинской диктатуры». Но наступила другая эпоха, которая требует иной нравствено-психологической подоплёки повседневного — с точки зрения обывателя крохобора — героизма…

Разница между проявлениями боевой стойкости зомби и человека только в том, что зомби на протяжении долголетней войны не может сам переосмыслить происходящее и измениться ни по организации психики, ни по характеру способов достижения целей (т.е. ведения войны разнообразными средствами), а человек — в своём личностном развитии, переосмысляя жизнь, осваивает всё более широкий спектр средств воздействия на ситуацию и противника и старается действовать, применяя средства воздействия всё более и более высоких приоритетов обобщённого оружия / управления, избегая средств воздействия низших приоритетов [5].

При этом последовательный переход к средствам управления / оружия всё более высоких приоритетов с течением времени позволяет перевести конфликт (вне зависимости от его чисто военных итогов — шестой приоритет) сначала во взаимоприемлемое взаимодействие на основе «вооруженного нейтралитета», а потом устранить его изначально мировоззренческие причины и перейти к органическому сотрудничеству в объединяющей бывших врагов системе отношений [6].

То, что расписывает Зимичев, — лоботомия и прочая «психохирургия» как средство ликвидации страха за свою жизнь и т.п. у бойцов спецконтингента вооруженных сил и спецслужб + программирование психики на решение определённых задач как разговорами «по душам», так и на основе “медикаментозного” изменения состояния сознания и подсознания, — действительно возможно как технология создания боевых зомби, но зомби единичных, штучного производства, предназначенных для решения каких-то специфических задач. Эта технология в библейской культуре не может быть всеохватывающей. Кроме того она дороже (кроме самой медицины и психологии оплата инфраструктурного обеспечения, включая конспирацию, операции отвлечения внимания и прикрытия и т.п.), нежели какие-то особенности традиционной японской культуры или культуры исторически реального ислама в их массовости.