Одна маленькая ошибка

Закончив убирать со стола, я поднялась наверх. Итан уже спал, развалившись на нашей огромной двуспальной кровати. Я постояла, глядя на него с обидой, а потом начала переодеваться в пижаму, нарочно шурша и грохоча чуть громче, чем надо, в жалкой пассивно-агрессивной попытке разбудить мужа. А потом залезла в кровать, легла рядом и уставилась в телефон, пролистывая поздравительные сообщения от всяких доброжелателей – от тех, с которыми не разговаривала со времен средней школы, от друзей, от совершенных незнакомцев. Не знаю, что ими всеми двигало – искренняя забота или просто нездоровое любопытство. Я не стала никому отвечать, но про себя подумала: «Столько народу хочет поговорить со мной о тебе и спрашивает, как я тут справляюсь, а собственный муж лежит себе и спокойно похрапывает».

А потом я вытащила из прикроватной тумбочки плюшевую Элоди, маленького кролика из набора «Сильваниан фэмилис». Специально с утра сходила на чердак и принесла ее, укоряя себя за то, что так надолго оставила игрушку там совсем одну. После чего заснула, крепко сжимая ее в руке.

А утром я проснулась и Элоди была рядом, а Итана не было.

Глава двадцать вторая

Восемнадцатый день после исчезновения

Элоди Фрей

Вот мне и стукнуло двадцать девять.

Старательно отогнав прочь мысли о том, что добиться в жизни хоть чего‐нибудь так и не вышло, я встаю, принимаю душ, одеваюсь и спускаюсь вниз. Из кухни на полной громкости льется главная песня моей юности – Do You Love Me группы The Contours. Стоит мне переступить порог, как нос щекочет запах сладкого теста. Джек вовсю хозяйничает у плиты, жаря оладушки. Он поводит плечами, и под футболкой перекатываются мускулы.

– С днем рождения, Фрей! – восклицает он и одним ловким движением подбрасывает на сковородке оладушек. Золотистый и хрустящий, тот переворачивается в воздухе и падает обратно на сковородку. Джек, довольный собой, кланяется, и я аплодирую.

Мы завтракаем вместе – в окружении шариков, набитых блестящим конфетти, букетов из полевых цветов, распиханных в вазы, и праздничных гирлянд из флажков. Но сквозь сладость кленового сиропа и пышных оладий я чувствую горечь вины: несмотря на все старания Джека, я скучаю по семье. Но после всего, что он сделал ради меня, было бы неправильно говорить об этом вслух, поэтому я ем, улыбаюсь и благодарю его снова и снова. После завтрака он спрашивает:

– Ну, что дальше?

– Торт хочу.

– А где же я тебе его возьму?

– Раз сегодня день рождения, значит, должен быть торт. Это первое и главное правило дней рождения. А еще бывают маффины, я видела.

– Маффины вызывают зависимость. Ты уверена, что хочешь свернуть на этот путь порока, Фрей?

– Они считаются стартовыми наркотиками, да?

– Именно! Выпечка вообще коварная вещь: идешь взять себе «хвороста» к чаю, глядь – а ты уже весь в «Черном лесу» [7].

Я смеюсь.

– Ладненько, – негромко добавляет Джек, – закрывай глаза.

Я послушно опускаю веки. Сквозь окна льется яркий солнечный свет, и вместо черноты перед глазами пламенеет алый цвет. Я слышу, как Джек возится у меня за спиной, открывает дверь шкафчика, достает что‐то. Шуршит упаковочная бумага.

– А теперь открывай, – щекочет ухо мягкий, ласковый шепот, и я по голосу слышу, что друг улыбается.

Я открываю глаза: передо мной на столе коробка мятного цвета, перевязанная широкой бежевой лентой. Предвкушая сюрприз, развязываю шелковый бант. Внутри лежит зеленое кружевное платье. Дорогое. Невероятно красивое.

– Джек, какое потрясающее.

– Это тоже тебе, – говорит он, вытаскивая из-за спины еще одну подарочную коробку, на этот раз поменьше.

В ней шелковый пижамный комплект темно-зеленого цвета. Я уже несколько недель не носила женскую одежду, и уж тем более у меня никогда не было такой красивой пижамы.

– Это на замену испорченной.

Пижаму, которая была на мне в ночь похищения, я купила в супермаркете.

– Тебе правда не стоило так утруждаться.

Тут у Джека звонит телефон. Вытащив его из кармана, друг хмурится, разглядев номер на экране.

– Это тот банкир из Сент-Айвса. Нужно ему ответить. Я отойду, на крыльце сеть лучше ловит.

Джек уходит, а я принимаюсь убирать со стола. Если я затеваю оладьи, вся столешница заляпана маслом, в раковине полно мисок и ложек. А после готовки Джека не осталось никаких следов, кроме объедков и испачканной за завтраком посуды. Я складываю их в раковину и, обнаружив, что жидкость для мытья посуды закончилась, выхожу в коридор и заглядываю в кладовку.

Ковыряясь в ящиках и корзинах, я случайно задеваю локтем бутылку с моющим средством, и та падает за металлический стеллаж. Я со вздохом отодвигаю его, чтобы добраться до бутылки.

И тут замечаю кое-что.

Дверь. Она покрашена такой же молочно-белой краской, что и стены, – если бы я не сдвинула стеллаж, сроду бы ее не нашла. Это явно не вход в подвал, тот находится с другой стороны дома. А еще тут целых две внешних щеколды и замочная скважина под ручкой.