Одна маленькая ошибка

Я на секунду прикрываю глаза, гася нахлынувшее раздражение. Подобный разговор происходит стабильно раз в месяц. Мама с папой купили свое первое жилье в 1984 году за 34 тысячи фунтов и все никак не могут понять, что из-за взлетевших цен на рынке жилья и снижения зарплат ипотечные взносы сейчас совершенно неподъемные. Все мои знакомые ровесницы смогли обзавестись собственным домом только благодаря каким‐нибудь родственникам, благополучно почившим и оставившим в утешение жирное наследство. Ну или как Ада, за богатенького замуж выскочили.

Поняв, что я не желаю в сотый раз обсуждать жилищный вопрос, мама решает сменить тему:

– Кстати, у тебя кавалер не появился?

Вот так: от Сциллы удирал да к Харибде попал. Похоже, придется взять еще один бокал вина, чтобы вытерпеть этот разговор до конца.

Папа, извинившись, уходит проведать Итана, и постепенно вокруг гриля собирается целая мужская компания. Зять бросает на решетку кусок мяса, языки пламени тут же вздымаются вверх, шипя и плюясь искрами, и мужчины наблюдают за ним с детским восторгом.

– Нет пока… – отмахиваюсь я. Мама огорченно хмурится. С тех пор, как не стало Ноа, у меня так и не появился ухажер. Мои родители обожали Ноа: с ним было легко и весело, и, когда мы приезжали в гости из Лондона, он всегда покупал для мамы букет цветов, а для папы – бутылку сидра. Теперь они почти так же любят Джека, и мне совестно, что я не могу стать прежней, ведь родители отчаянно хотят видеть меня счастливой и благополучно устроившейся. Со смерти Ноа прошел уже почти год, но я все равно пока не готова к новым отношениям.

– В смысле, я сейчас сосредоточилась на своей книге, – добавляю я, чтобы отвлечься. – Сегодня все утро просидела в библиотеке, придумывая новые идеи для своего агента.

Мама хмурится еще пуще, и мне становится обидно. Я только сейчас понимаю, как отчаянно мне хочется, чтобы она тепло улыбалась и сыпала вопросами, как делает всякий раз, когда Ада объявляет об очередном бессмысленном ремонте. Помню, какой гордостью лучились мои родители в тот день, когда я оканчивала школу. Мама тогда надела лучшие туфли – атласные, с маленькими бантиками; обычно она приберегала их для самых-самых торжественных мероприятий. А папа плакал, глядя, как я топчусь возле застиранной синей шторы с пластиковым свитком в руках, служившим реквизитом для фотографий. Я стала первой в нашей семье, кто поступил в университет, но это достижение померкло в сравнении с блистательными подвигами Ады – ее роскошной свадьбой на Амальфитанском побережье, роскошным домом, роскошной машиной и роскошным мужем. С тех самых пор, как я решила написать книгу, между мной и родичами словно выросла стена.

– Все идет просто замечательно, – вру я, хотя мама ни о чем и не спрашивала. От этой лжи в стене между нами прибавляется кирпичей. – Лара говорит, рукопись вызывает большой интерес. Просто огромный. Так что ждем таких же больших контрактов.

– Лара? – хмурит брови мама.

– Мой литературный агент…

– Агент?

– Лара из «Бекворт и Голд».

– Ах да, точно.

На этом разговор снова прерывается. Мама первой нарушает повисшее молчание:

– А от Арабеллы есть какие‐то вести?

Арабелла – основательница и генеральный директор «Эй-си-эйч маркетинг». В последний раз мы с ней виделись, когда я подавала заявление об уходе. Через девять месяцев Арабелла вместе с неким солидным инвестором основала еще одну компанию и спросила, не хочу ли я устроиться туда, но на тот момент у меня уже появился агент, и я не смогла бы одновременно заниматься и карьерой, и книгой. В итоге я отказалась. Родители знали о моей давней любви к писательству, но, судя по всему, им и в голову не могло прийти, что я брошу работу, дабы строчить романы. Сказать по правде, я пошла в престижную маркетинговую компанию только ради того, чтобы угодить папе с мамой, но после смерти Ноа сочла, что мое счастье куда важнее, чем работа, которой мои родители смогут хвастаться перед друзьями.

– Нет, – отвечаю я честно. – Я уже давно не получала от нее вестей.

Мама задумчиво гоняет в бокале остатки мерло, не глядя на меня.

– Знаешь, дорогая, пожалуй, тебе стоит позвонить ей и узнать, требуются ли еще твои услуги.

Эти слова обжигают болью, резкой, колючей, как будто мама случайно опрокинула мне на колени стакан с кипятком. Она и впрямь меня не понимает – вернее, если уж называть вещи своими именами, попросту не желает понимать. Некоторые люди годами пишут и не добиваются даже половины того, чего удалось добиться мне.

Не дождавшись ответа, мама поднимает голову и сурово смотрит мне в глаза.

– Тебе всего двадцать восемь, Элоди, но все же стоит быть поаккуратнее. Иначе, когда перевалит за тридцать, ты однажды проснешься и поймешь, что совершила ошибку, которую уже не исправить. Что тебе уже под сорок, а похвастаться до сих пор нечем. Ни дома, ни мужа, ни карьеры, ни детей. Ради чего надо было влезать в долги, оплачивая учебу в университете, – чтобы ты потом в кофейне работала?