Одна маленькая правда

Большого концерта через неделю не случилось. Все выступления филармонии приостановили в связи с трагическим уходом ее бессменного руководителя.

Тишина.

Концертный зал окрасился в траур. Темные шторы, смотрящие на них люди в темных одеждах, темные скатерти на столах. И даже старый дуб, казалось, потемнел от грусти.

Весь день лил дождь. Тучи-великаны, мрачная опора неба, беспечно плыли над городом и не подозревали, что нагоняют тоску. Наверное, им тоже было грустно. Но, минуя здание филармонии, они тут же теряли всю свою скорбь. И бездумно плыли дальше.

Плакали все. Плакала чувствительная участница русского народного ансамбля, утирал скупую слезу Герман Елагин, понуро сидел на подоконнике Лев Дубай.

Улыбалась лишь фотография Романа Алексеевича Конкина, обрамленная в черную рамку.

Глава 3

Несколько слов об устройстве Вселенной

Ничто не берется изниоткуда и не исчезает в никуда. Был один представитель человеческого рода, выразившийся в такой форме. Сейчас, хотелось бы навести справки для представителей того же вида, сомневающихся в нескольких простых фактах.

Для начала, да, Вселенная бесконечна. Именно та черная и бездонная вселенная, выдуманная людьми для того, чтобы найти ответы на, казалось бы, сложнейшие вопросы.

А теперь правда.

Масса, Пространство, которое окружает все существующее в том, что люди называют Миром, огромно, но никак не бескрайне. Как у некоторых предметов, в нем есть острые и тупые углы, есть множество проходов и тупиков, как и в городских переулках, есть выпуклости и вогнутости, дыры и выступы. Оно не бесформенное. Оно – форма самой первой, самой настоящей и самой подлинной жизни. Именно той жизни, породившей другую жизнь.

В Пространстве всегда покой. Нет войн, потому что нет тех, кто мог бы воевать.

Не было, пока не произошла ошибка.

Ошибка заключалась в том, что одно случайно зародившееся в воде существо посчитало себя достойным перейти на следующую ступень эволюции и вышло на сушу. Другие, менее разумные создания, подчинившись стадному чувству, последовали примеру своего лидера и, хоть и не по собственной воле, а по наводке одного инициатора, принялись активно развиваться.

И вот, в конце концов, каждый выходец почувствовал свою индивидуальность. Один из них научился быстро бегать, догонять и убегать от своих менее развитых предков. Второй взял в руки несколько камней и попробовал составить из них что-то вроде убежища от тех же разъяренных предков – тоже приносил какую-никакую пользу. Самый же первый, тот, что привел всех к такой жизни, стал их лидером, и думать ни о чем не хотел, кроме того чтоб раздавать своим соплеменникам всяческие указания. Но был еще один, – никто не знает, каким по счету он ступил на сушу, – который сидел днями напролет на траве и стучал палкой о палку. Сначала его называли бесполезным глупцом, а уже позже – музыкантом. Музыканты редко приносили пользу, поэтому зачастую их первыми отдавали на съедение всяким клыкастым тварям, чтобы отвадить беду от своего рода. Но, взяв в руки две абсолютно любые вещи и убедившись, что, ударяясь друг о друга, они производят звук, в племени тут же появлялся новый маэстро.

Иногда на смену одному непризнанному творцу приходили сразу два, а то и существенно больше – три или четыре. Некоторые из них так и продолжали стучать палкой о палку, камнем о камень. Те, что были чуть поумней, придумали еще одну разновидность стука, и стали бить камнем о палку, вызывая всеобщее недоумение. А уже те, что брали палки потолще, догадались выскоблить в них дыры и дуть в них, вызывая тем самым странный, а порой и противный, свист. Спустя некоторое время таких свистунов стали сжигать на костре. То ли за плохую игру, то ли за зеленые глаза, то ли за хранение в доме дохлых мышей, которые, возможно, могли бы пригодиться им для будущей музыкальной деятельности. Но, когда остальные бегуны, руководители и строители догадались, что инквизиция является не решением всех проблем, а всего-навсего переводом хвороста, возвели специальные здания, где музыканты могли собираться вместе и предаваться своему промыслу. Проходя мимо таких сооружений, люди обычно передергивались от отвращения и неожиданности, а уже после назвали это более приемлемым словом – танец.

Некоторые прохожие даже умудрялись вскрикивать, да так, что постепенно превратили свой ор в, так называемое, пение.

Так появились еще два слоя населения, избравшие танцы и пение своим жизненным кредо. Тот, кто дергался энергичнее и страннее других, считался лучшим танцором. Тот, кто громче и дольше кричал, был признан лучшим певцом.

Музыканты, певцы и танцоры никогда не разжигали войн, считая это полным уничтожением искусства. Строители и бегуны старались не ввязываться в войны, ибо это наносило урон их занятиям и нервной системе. А вот кто любил повоевать, так это вездесущие вожди. Конечно, сами они не воевали никогда, а лишь тянули в бой тех, кому на это было до фени, то есть строителей, бегунов, музыкантов и так далее.