Одна минута

Коля оттолкнулся ногой и заскользил. Притормозить он уже не мог — слишком маслянистым был трос.

Сапоги больно ударились во что-то твердое, металлическое, и от толчка Коля едва не выпустил канат.

Теперь он сидел, согнувшись, на нижнем блоке и тяжело дышал, пережидая боль. Потом, кое-как изловчившись, охватил цепью монтажного пояса крюк. Он уже не боялся упасть и мог свободно работать одной рукой.

Коля вставил ломик в узел и прижал медленно скользивший трос. Узел стал затягиваться. Совсем ему, конечно, не остановить этот трос, но притормозить все-таки можно, если крепко держать.

— Вира! — крикнул Коля.

Но голос куда-то пропал. Какой-то хриплый звук издало горло.

Крановщик, однако, понял. Самосвал, крюк, а вместе с ним Коля поползли вверх к эстакаде.

На эстакаде, выпрыгнув из кузова самосвала, Коля увидел вокруг знакомых арматурщиков из бригады — ребята мигом взлетели на верхотуру по стремянкам.

— Долго я там торчал, на стреле? — спросил Коля.

— Да не… минутку, — ответил Липован, самый рослый из арматурщиков.

Но Коля не слышал ответа Липована. Он смотрел на Машу, подходившую к грузовику и тоже не сводившую взгляда с Коли. На ней был старый, домашней вязки, черный платок.

Коля вспомнил: в этот день было тридцать ниже нуля.

В свои двадцать восемь лет Латышев очень берег сердце — это знали все экскаваторщики. Было как-то странно, что на такой стройке, среди людей, которые ходят в рубахах с растерзанными воротничками и с высокой колокольни чихают на сорокаградусный мороз, существует человек, проявляющий пунктуальную заботу о своем сердце.

Однажды Латышеву предложили поработать недельку в ночной смене. Он отказался наотрез, сославшись на законодательство.

В кабине его экскаватора пахло лекарствами, и друзья немножко посмеивались над этим. В жизни есть кое-какие жестокие правила, что поделаешь. Попробуйте убедить своего напарника, который играет за «Энергетик» и спит по четыре часа в сутки, сохраняя на весь день заряд бодрости, попробуйте убедить его в том, что ваш «мотор» дает частые перебои и будит по ночам непонятным затишьем…

Свободные дни Латышев проводил на даче, на берегу водохранилища, там, на высоком берегу, стоял купленный им небольшой рубленый домишко. Местность называлась Иванов Ключ. Латышев потому выбрал Иванов Ключ, что оттуда хорошо видна была стройка — темная полоска плотины, и кубик здания самой ГЭС, и даже волосяные, тонкие стрелы кранов.

В то воскресенье Латышев был один. Его друзья и родные уехали на массовку в горы.

День был жарким, немного душным, но от холодной воды веяло прохладой, и Латышев спустился вниз, к самому водохранилищу. У него мучительно ныли колени — наверно, перед дождем, и он с трудом перебирался с камня на камень, пока, наконец, не выбрал удобное место. Камень был теплым, Латышев сидел и смотрел в прозрачную зеленую воду.

Прямо под ним из дна рос безлистый куст багульника. Ветки багульника были усыпаны серебристыми пузырями. Водохранилище заполнили совсем недавно, в нем еще не завелась рыбья живность.

Латышев наслаждался покоем и смотрел в воду, ни о чем не думая. Так ему показалось, конечно, что он ни о чем не думал, — просто мысли у него были легкие, хорошие.

Мимо него прошли двое худых, загорелых мальчишек в ковбойках, у одного в руках была маска для подводного плавания. Конопатое его лицо излучало счастье. Они скрылись за скалой, и вскоре оттуда донеслись плеск воды и смех.

Латышев позавидовал. Он и сам, казалось, ощутил обжигающее прикосновение воды, то давно забытое им ощущение свежести и бодрости, когда холод покрывает кожу пупырышками, стягивает ее и разгоняет кровь.

Чертов ревматизм. И вообще… Длинную дефектную ведомость выписали ему врачи. Не по возрасту длинную. Ну, да что поделаешь. Надо уметь принимать такую несправедливость со спокойной душой. В конце концов люди сталкиваются и с большими бедами. А он еще сможет немало поработать на своем веку. Женится, у него будет хорошая семья…

Латышев размечтался и не сразу понял, зачем к нему, прыгая с камня на камень, подбегает мальчишка с таким странным, испуганным выражением лица. Мокрые, длинные трусы облепляли худые ноги, мальчишка задыхался, крик застыл на лице, превратился в гримасу. Латышеву показалось, что эти торопливые прыжки — продолжение какой-то ребячьей игры. Латышев просто не мог сейчас представить реальность несчастья.

Мальчишка схватил его за рубаху.

— Там, — сказал он, — там…

Слова булькали у него в горле, и Латышев ничего не мог понять. Но инстинкт срабатывает быстрее, чем сознание. Латышев вскочил и первым помчался к тому месту, откуда несколько минут назад доносился смех и плеск воды.

Это была сумасшедшая гонка. Когда Латышев подбежал к большой гнейсовой плите, на которой лежали рубахи и маска, ему показалось, что из атмосферы исчез весь кислород. Латышев давно уже так не бегал.

Второго купальщика нигде не было видно. Мальчишка, отставший поначалу, теперь снова дергал сзади за рубаху и повторял бессмысленно, показывая на воду:

— Там, там…