8
– Все случившееся подозрительно. – Дана вышагивает по комнате. – Во-первых, Виталька нипочем не стал бы воровать эту проклятую машину. Во-вторых, люди сидят в СИЗО месяцами, дожидаясь суда, а тут гляньте-ка: за месяц провели следствие и осудили. Опять же, адвокат. Откуда он взялся? У Витальки его отродясь не было, мы же не в Америке! И вдруг такой дорогой защитник. И еще: материальный и моральный ущерб семье потерпевшего выплачен сразу, сумма громадная, откуда Виталька ее взял?
– Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать. – Вадик Цыбин спокойно курит.
– А то, что Виталька сел за кого-то другого. Шесть лет! Это ему дали по самому минимуму, а ведь целый букет у него: угон, вождение в якобы нетрезвом виде, наезд со смертельным исходом и побег с места преступления. Тянет лет на десять, если не больше.
– Я так и думала! – Таня вскакивает с дивана. – Да перестань ты дымить, Цыба, тебе что, совсем все равно?
– Нет, Танчик, не все равно. – Вадик гасит окурок. – Но оттого, что ты тут покричишь, делу не поможешь. Данка сделала правильные выводы, не зря, видать, в университетах мозги сушит. А вот самого главного так и не поняла.
– Это чего же?
– А того. Все правильно, сел Виталька за кого-то. А вы решили, что он этого не знает? Девочки мои дорогие, да все он прекрасно знает! И что с того?
– Но зачем?! – Дана смотрит на Цыбу во все глаза.
– А ты как думаешь? Ну, скажи, как можно по-быстрому срубить денег? Настоящих денег? Убить кого или ограбить? Вы же знаете Витальку, это не для него. А сесть за большого дядю – это дело. На зоне ему передачи, почет и всяческие льготы. Выйдет по амнистии – откроет свой бизнес и забудет обо всем. На всю жизнь хватит, ясно?
– Ты… Вадик, ты спятил! Он не мог этого сделать! Где гарантия, что ему заплатят?
– Данка, мы не вчера родились. Бабки уже у меня. А это надежнее, чем в сейфе. Через три года Виталька выйдет за примерное поведение, так что все путем.
– Я поеду к нему.
– Он просил, чтобы именно ты не приезжала. – Цыба, как и в детстве, зачарованно следит за Даной. – Он не хочет, чтобы ты его навещала. А мы с Танюхой поедем.
– Но почему?!
– Не знаю. Не расстраивайся, Данка. Прорвемся.
Это было Виталькино слово. Он всегда говорил: прорвемся. Из грязи, из самого низа, из страшного сна, прорвемся – наверх, туда, где не надо ездить в троллейбусе, вдыхая запах немытых тел сограждан. Туда, где не надо думать о том, что ты будешь есть завтра. Прорвемся. Должны. Иначе все зря. Вся жизнь – зря, а это грех.
– Он больше не любит меня?
– Не знаю, – Таня смотрит в ночь. – Я не знаю. Он не мог тебя разлюбить, но…
– Почему же он не хочет, чтобы я приезжала?
– Не знаю.
Таня знала. Виталька сказал, что не хочет, чтобы Дана даже приближалась к тюрьме. Но вдруг в ее душе всколыхнулось что-то темное, и Таня промолчала. Иногда этого достаточно, чтобы разрушить мир, – просто промолчать. Тане вспомнились ночи, проведенные с Виталькой, и она подумала: а вдруг? Данка сущий ребенок, она еще не созрела для любви, пусть учится, а она, Таня, будет у Витальки – и он привыкнет и оценит. А Данка… Любовь к такой женщине всегда мучительна. Таня была опытной и прекрасно понимала, что у Даны совсем другая судьба.
– Низкорожденная.
– Что ты сказала? – Дана не понимает.
– Ничего. Просто недавно слышала в кино это слово.
Таня сказала то, что чувствовала. Вот тут, сейчас, она поступила именно так, как низкорожденная. Так, как никогда бы не поступила Дана. Виталька не хотел, чтобы на Дану пялились подонки из тюрьмы. Он боялся этого. Таня его понимала, но промолчала. Именно в этот момент Таня и осознала, чем отличается Дана от нее и от большинства. Ей подобный ход и в голову бы не пришел.
– Он больше не любит меня.
Таня опять промолчала. Ночью она ворочалась с боку на бок, перед глазами стояло бледное расстроенное Данкино лицо, а потом вдруг глянули из темноты горячие Виталькины глаза – и все, Таня проклинала себя, но знала, что ничего не скажет Данке. Пусть она и дальше думает, что Виталька разлюбил ее. Может, и вправду разлюбит.
Дана уехала в Питер. Она перестала ездить на выходные домой – ближний свет! Иногда звонил Цыба, а Таня не звонила, впрочем, Дане было почти все равно. Виталька не писал, и она сжималась от боли, а золотистые луны Кошкиных глаз настороженно смотрели на мир. Дана зализывала свои раны в одиночестве. Так ей было легче.
А потом она увидела Стаса. На одной из многих вечеринок в общаге, куда Дана и пришла-то впервые, так она ненавидела само понятие «общежитие». Она считала это дикостью, но девчонки приглашали, и она решила – ладно. Всего один раз. «Ну не умру же я от этого», – думалось ей.
Он стоял на балконе и курил. О, эти незабвенные балконы, сваренные из железных прутьев! Они служат еще и пожарным выходом. И входом – для экстренных случаев типа перепихнуться или одолжить сахара, конспект, стакан или презерватив, что угодно.