Одна ночь (сборник)

— Ты меня утомил, командир. Ты еще почище нашего замполита Розина. Тот тоже, как пиявка, присосется, мучитель людей, кровожадный тиран: все ему расскажи, все ему объясни, душу ему, как карман, выверни. Под череп, гад, залезет и самые твои секретные и сокровенные мысли, самые дорогие и взлелеянные, какие от всего света и всякой подлюки подальше прячешь, и те все до одной прочтет, все равно что газету прочитает «Вечерние новости» или «Правду». Только тогда, гад, отвалится, раздутый пузырь, вурдалак, нажравшись твоим тайное тайным. Не уподобляйся ты этому дракону. Ну что ты их допытываешь-выпытываешь об их житье-бытье. Разве от них правду услышишь. Наврут с три фургона с прицепом, так мы и за месяц посты не обойдем, если ты с каждым придурком битый час по душам калякать будешь.

От Загинайло не ускользнула одна особенность, общая для всех постов, которые они посетили, это относилось не столько к объекту, сколько к субъекту охраны, а именно: все постовые милиционеры, с которыми знакомился на местах Загинайло, хотя и действовали безукоризненно по уставу и инструкции, отвечали на вопросы четко, толково, со знанием дела, были дисциплинированы и вели себя почтительно, но при всем при том, ему показалось, смотрели на своего нового командира взвода как-то неуловимо нагло и мрачно. В их взглядах сквозила хищная недоверчивость и чуждость, так зверь смотрит на другого зверя, покрупнее и посильнее его, вторгшегося на его территорию, терпя по необходимости незваного гостя. Загинайло интуитивно почувствовал это, он всегда верил своей интуиции. Он почувствовал: тут что-то кроется, некая тайная сговоренность этих людей, какой-то заговор скрытой злобы. Ничего, он скоро узнает, в чем тут дело.

Короткий ноябрьский день кончился. Стемнело. Они вернулись в центр города. Оставалось посетить новооткрытый банк на Мойке и тем самым замкнуть круг. Стребов повел к месту. Фонарный мост. Сделать еще два шага — и банк. Тут заорала рация Стребова, так яростно, что чуть не слетела шапка с его затылка. Страшный голос кричал что-то нечленораздельное, но Стребов смысл этой сумбурной речи, подобной реву бешеного быка, разобрал без труда, дословно, как опытный дешифровщик.

— Это замполит Розин, — объяснил он. — Легок на помине, трехглавый змей! Речистый парень, я тебе скажу. Цицерон, царь красноречия. Только дикция у него — того, дефективный с детства, урод логопедический. Выйдет на трибуну на общеполковом собрании с отчетной речью и лопочет, лопочет, черт его поймет о чем, как чукча, раскипятится, руками размахивает, пена изо рта в зал на нас летит, в штопор вошел, бешеный, шаман, ему бы еще бубен в руку! Хорошо еще, что ему на выступление не дают больше двадцати минут по регламенту, а то бы он всех нас слюной затопил. Я один в полку понимаю, что он сказать хочет, это оттого, что у меня филологический дар, на собрания меня всегда к нему толмачом ставят, чтоб переводил на чистый русский язык его лопотню.

— Так что он хочет? — спросил Загинайло, прервав своего словоохотливого помощника.

— Он хочет, — засмеялся, скаля свои кроличьи зубы, Стребов, — чтобы ты срочно к нашему командиру полка летел, к Колунову. Тебе великая честь! Гордись! Сам папа, так мы комполка называем, Николай Кирьяныч хочет с тобой лично познакомиться и приглашает тебя в баньку. Заодно и помоешься, ты же, наверно, сто лет не мылся, от тебя какой-то тиной воняет. Папа у нас большой любитель русской бани. Можно сказать, мастер. Хе! — засмеялся еще веселее Стребов. — У него что-то вроде ордена рыцарей бани, избранные из полка, а он — гроссмейстер ордена. У него обычай: нового офицера, поступившего к нему в полк, приглашает попариться к себе в особо устроенную баню. Так сказать, проверка на прочность. На что ты способен. Крепок ли ты, парень, пар выдержать, как в паровом котле, да полковника выпарить веничком. Три веничка у него поочередно: березовый, дубовый и еловый. Вот новичку такой экзамен, значит: попарить папу. Смотри, Данилыч, не осрамись. Как попаришь, так и служба у тебя пойдет. Или на верха вознесешься, любимчиком будешь, и карьера в кармане, — или ты у него никогда из грязи не выберешься. Ты Колунова не знаешь. У! Злющий кабан! Злобный, хитрый, мстительный. С потрохами сожрет.

Загинайло оставил Стребова продолжать проверку службы на постах, а сам, как от него требовали, вернулся в батальон на Г-й улице, дом 11. У батальона его ждала служебная машина с синей полосой и мигалкой, с работающим мотором. С заднего сиденья из кабины ему замахал рукой лопоухий капитан. Замполит батальона Розин.

— Светик-семицветик! Соколик мой ясный! Где же ты шатаешься? — закричал замполит отчаянно-плаксивым голосом.

— Скорей, скорей! Николай Кирьяныч ждет! — замполит распахнул дверцу кабины. — Лезь сюда! Ненаглядный мой, ты же меня без ножа режешь. Нам уж давно пора в парилке быть раздетыми, разутыми. Соколик ты мой ясный! Чумко, газуй! — возопил замполит водителю. — Пулей! Чтоб через десять минут быть у места!