Одна ночь в Венеции

Многоточие подразумевало множество вариантов, еще не названных, но тут вмешался Михаил и сказал, что им нужно вечернее платье, в котором мадемуазель могла бы, к примеру, сверкать на ужине «У Максима» уже сегодня.

– Хм, весьма трудная задача, – заметила мадемуазель Гренье, критически глядя на Розу.

– Вы о чем? – воинственно вскинулась та.

– О том, что сшить платье за несколько часов почти невозможно, – пояснила продавщица. – Хотя… У вас очень удачное сложение, а мы недавно делали съемку одного туалета для журнала «Мода»…

Сердце Розы плавно взмыло вверх: названный журнал был самым дорогим, самым шикарным, самым аристократическим из журналов той эпохи, посвященных моде.

– Подождите, я сейчас вернусь. – Поклонившись, мадемуазель Гренье удалилась, оставив Михаила в примерочной наедине со странной клиенткой.

– Вы и в самом деле собираетесь купить мне платье? – недоверчиво спросила Роза.

– Конечно.

Нет, решила она, этого не может быть, тут обязательно должен таиться какой-нибудь подвох. Михаил, оглядевшись, сел в кресло, а девушка осталась на ногах. Тайком пощупала обивку дивана и убедилась, что та сделана из настоящего шелка. А какие зеркала! Какая позолота! Ах, ах, ах…

Не удержавшись, Роза сделала оборот вокруг себя и испустила радостный визг. Михаил посмотрел на нее с удивлением.

В дверях вновь нарисовалась мадемуазель Гренье, которая несла на плечиках какое-то совершенно умопомрачительное платье.

– Надеюсь, я не заставила вас ждать?

Роза, едва увидев наряд, окончательно убедилась в том, что ее жизнь прожита не зря.

– Это что, мне? – пролепетала она, совершенно растерявшись.

– Вам, мадемуазель, – улыбнулась продавщица и увлекла ее в кабинку.

Оставшись один, Михаил взял газету, лежавшую на столике, и попытался читать, но статья на первой полосе была посвящена убийству графа Ковалевского, и барон отложил листки и отвернулся с гримасой досады.

– Нет, корсет не годится, – донесся до него приглушенный голос мадемуазель Гренье. – Подождите, сейчас я принесу вам другой.

И продавщица выскользнула из примерочной. Затем вернулась и веско объявила, что чулки совершенно не подходят, равно как и туфли.

– Боже, что у вас за подвязки? Нужны совсем другие, эти толстят ногу. Кстати, какой у вас размер обуви?

Таинственно шуршал шелк, сновала туда-сюда мадемуазель Гренье (позже она скажет, что в жизни ей не попадалась такая поразительная клиентка), затем в дверь сунулся какой-то молодой человек с коробками туфель, после придирчивого осмотра которых был изгнан продавщицей и явился снова, уже с другими упаковками. На смену ему пришла какая-то немолодая женщина, тоже служащая, и принесла несколько коробок с веерами, перчатками и митенками.

– Мадам Ролан! К этому платью нужен эгрет[13], распорядитесь, прошу вас… И принесите сюда ящик с косметикой. Мадемуазель слишком бледная, это нехорошо…

Мадемуазель Гренье почувствовала прилив вдохновения – ведь не каждый день попадается клиентка, которая с восторгом принимает все твои идеи и даже не пытается тебе перечить. Продавщица так увлеклась, что даже перестала ломать голову над вопросом, где хорошо воспитанный барон Корф, истинный сын своей матери, мог подцепить такую особу. (Заметим в скобках: Амалия так никогда и не узнала, что в доме Дусе ее за глаза почтительно называли «Герцогиней» – в сущности, так же, как и ее консьерж, с которым она вела нескончаемое сражение.)

Михаил, даже не подозревавший о том, что в нескольких шагах от него творится настоящее священнодействие, нашел в одном из журналов статью о музыке и углубился в чтение. Безымянный молодой человек слетал еще раз – за духами, получив последние наставления от мадемуазель Гренье:

– Герленовских не нужно, они ей не пойдут…

– Может быть, «Энигму»?

– Нет-нет, ни в коем случае! Принесите «Мечту Оссиана».

И Оссиан был доставлен. Оссиан окутал мадемуазель Тесье душистым облаком, и продавщица, придирчиво оглядев свое творение, поняла: оно ей удалось.

– Прошу вас, мадемуазель, – громко промолвила она, отдернув портьеру, закрывавшую вход в кабинку.

Михаил поднял глаза и увидел жар-птицу. Положительно, это была именно жар-птица – с перьями в рыжих волосах, в облаке изумительного золотистого шелка, чьи оборки колыхались вокруг изящной фигурки, на руках – вечерние перчатки до локтей, пальчики сжимают кружевной веер с пайетками, и перламутр планок веера подобран точь-в-точь в тон к платью. А глаза! Ах, какие у нее глаза! И сколько в них чувств – упоение, недоверчивость, изумление… Не то что там, под навесом, где Роза пряталась от дождя, глядя на него совершенно по-волчьи…

«Да она просто красавица! – поразился Михаил. – Вот так преображение…»

Роза смотрела то на него, то на свое отражение в большом зеркале, и веер в ее пальцах начал дрожать. Девушка никак не могла поверить, что все это происходит с ней не во сне. Сделала несколько шагов, повернулась, любуясь собой, но тут увидела довольное лицо мадемуазель Гренье – и, не удержавшись, бросилась ей на шею.

– Осторожнее, осторожнее, вы помнете ваше платье! – вырвалось у продавщицы.