Высокий, статный седовласый мужчина медленно отступает, не отводя глаз от Миллера, пока не оказывается у своей машины.
— Я знаю, что с моральными принципами ты не в ладах, Миллер, но я по-хорошему прошу тебя поступить сейчас правильно, — Уильям, может, и просит по-хорошему, только его голос пропитан угрозой.
— Не взывайте к моим принципам, когда дело касается Оливии Тейлор, мистер Андерсон, — рука Миллера на мне сжимается. — Никогда.
Враждебность между двумя этими сильными мужчинами отравляет. В голове полно вопросов об их общении и сталкивающихся мирах, и все они на первом месте в списке, который я подготовила для Миллера.
— Поступи правильно, — говорит Уильям, а потом обращает ко мне взгляд серых глаз. — Ты мне позвонишь, — непринужденно садится в машину, не дожидаясь моего ответа, и быстро отъезжает, оставляет меня на тротуаре, напряженную и собирающуюся с силами, чтобы выдать Миллеру все свои вопросы.
Спустя несколько долгих секунд он заговаривает, и когда он это делает, реакция оказывается совсем не той, к которой я себя готовила.
— Ну, это было неожиданно, — шепчет он тихо, от чего я хмурюсь. — Как ты дошла до того, что оказалась в компании Уильяма Андерсона?
Я абсолютно сбита с толку:
— Он был сутенером моей матери, — напоминаю ему, утаив подробности, которые сама только что узнала. И я знаю, что Миллер не оценит упоминание о встрече с Уильямом в безрассудное для меня время, так что я упускаю и эту часть. — И раз уж мы об этом заговорили, — взрываюсь, разворачиваясь в его руках, и отступаю на шаг. — Как я докатилась до того, что оказалась в твоей компании?
Он смотрит на меня слегка озадаченно:
— Ты уже нарушила свои правила с прикосновениями и поцелуями, — он наклоняется и нахально целует меня. И, черт меня подери, я не отстраняюсь. — Глупо было бы снова их устанавливать, — его взгляд искрится, на лице невысказанное торжество. Глупо, учитывая, что я провалюсь, или глупо, учитывая, где я окажусь, стоит мне сдаться. Очевидно, в постели Миллера, боготворимая им.
— Совсем даже не глупо, — заявляю со всей наглостью. Хотя преклонение в стиле Миллера — единственный способ убежать от моих проблем, я должна сопротивляться, неважно, насколько сильно хочу, чтобы он доставил мне удовольствие и забрал в свой крышесносный мир наслаждений. — Мы ужинать будем?
— Да, — он указывает на другую сторону дороги и, когда я оборачиваюсь, вижу его машину. — После тебя.
Хмурюсь, и вместо этого направляюсь в сторону ресторана. Уйти удается недалеко.
— Не туда, — просто говорит он и, беря меня за заднюю часть шеи и едва уловимо поглаживая ее, ведет к своей машине.
— Ужин и разговор, — напоминаю ему. — Ты согласился встретиться ради ужина и разговора.
— Да, я согласился встретиться с тобой у ресторана. Ты ни разу не упомянула, что ужин и разговор должны проходить здесь.
Нервно смеюсь, задаваясь вопросом, где же он собирается разговаривать и ужинать.
— Ты не можешь искажать смысл моих слов.
— Я ничего и не искажаю, — он с легкостью переводит меня через дорогу и усаживает в свою машину. — Мы поужинаем у меня дома, — дверца за мной закрывается, срабатывает блокировка.
Теперь я в бешенстве. Быть у Миллера — плохая,
— Это похищение! — возмущаюсь я. — Я не хочу к тебе домой.
— Почему? — спрашивает он, заводя машину и пристегиваясь.
— Потому что… я… потому что… это будет…
— Естественно для нас заняться любовью? — он медленно переводит на меня взгляд. Серьезный взгляд.
Это были просто слова, а мой пульс уже сошел с ума. Чувствую себя сексуальной, похотливой и беспомощной, а с Миллером Хартом это опасная комбинация.
— Разговор, — слабо шепчу.
Он ерзает на сиденье и упирается локтями в руль. Видит мое похотливое состояние. Я не могу дышать.
— Я ведь не раз обещал, что никогда не заставлю тебя делать что-то против твоего желания. Разве не так?
Киваю.
Он едва заметно улыбается и, протянув руку, поправляет мои непослушные светлые локоны.
— Ты хоть понимаешь, как тяжело мне заставить себя не касаться тебя, особенно зная, что ты этого хочешь?
— Я хочу поговорить, — заявляю, найдя в себе крупицы силы, чтобы высказать свое требование, загнав поглубже свою слабость, которая могла бы позволить ему проигнорировать мою просьбу.
— И я хочу объясниться, но сделать это в спокойной атмосфере своего дома, — он больше ничего не говорит, и, обратив все внимание на дорогу, отъезжает от тротуара. Нет разговоров или взглядов, направленных на меня. Единственное, на чем я могу сосредоточиться, за исключением обрывистых мыслей, это слова песни «Glory box»5 в исполнении Portishead, эхом разносящиеся в закрытом пространстве между нами.
Они просачиваются в голову, заставляя мысли кружиться, а потом я слышу два коротких слова Миллера, брошенные самому себе, так тихо, что я едва их расслышала:
— Я обещаю.