Одна отвергнутая ночь

— Люблю твою дерзость, — шепчет он, дразня меня своими губами, флиртуя, и, хотя знаю, что поцелуй, от которого замирает сердце, я не получу, моё тело реагирует и приподнимается в тщетной попытке поймать его губы.

— Хочешь почувствовать мой вкус? — шепчет он, позволив лишь легкое соприкосновение наших губ, но лишив меня полного контакта. — Хочешь поглощать меня и теряться во мне целую вечность?

— Да! — моё недовольство растёт по мере того, как он продолжает отказывать мне в контакте, которого я прошу.

— Помнишь, кто может утолить эту всеобъемлющую потребность?

— Ты, — стону, ерзая от короткого прикосновения его пальцев к моему лону.

Он неожиданно от меня отстраняется, его самодовольное выражение перерастает во что-то другое. Не уверена, что это. Могу сравнить это только с чувством гордости. Он выглядит так, как будто открыл месторождение золота. Для кого-то другого его лицо безэмоциональное, пустое… ничего не выражающее, но для меня в нём миллион слов счастья. Миллер Харт счастлив. Он удовлетворён. И я точно знаю, что такого никогда не случалось в прошлом Миллера.

— Я не хочу быть мужчиной, просто дающим тебе сногсшибательные оргазмы.

Моё довольство и мечтательность прерваны его заявлением, и я тут же замечаю, что искры гордости его глазах гаснут. Я сбита с толку:

— Ты постоянно это говоришь, — возражаю тихо, желание во мне стихает от его неуверенности. Я клялась заставить его почувствовать себя гораздо более значимым, чем просто ходячей, говорящей машиной для удовольствий, к тому же, он, кажется, счастлив получать похвалы во время наших интимных сцен. Он требует их, доводя меня до безумия и заставляя меня умолять. Он этого заслуживает, клянусь Богом, ему нужно вручить медаль, но я никогда, ни на секунду не задумывалась о том, что могу заставить его чувствовать себя использованным. Ему нравится, когда я прошу его прикосновений. От этого он чувствует себя желанным. Нужным.

Всё во мне умирает, когда в голову приходит мысль, что он вбивает это в головы всем женщинам, с которыми спит. Говорит ли он им все эти убедительные слова? Вероятно. Это его работа. Дарит ли он им столь же потрясающие ощущения, какие дарит мне? Знаю, что дарит.

В запале он мрачен и обжигающе горяч, когда вооружён ремнём и кроватью с балдахином.

— Ты выражаешь такую страсть всем женщинам, которых берёшь? — Меня шокирует собственный вопрос, особенно учитывая то, что я рассчитывала подумать об этом молча. Моё подсознание жаждет ответа.

— Всё, что ты получаешь от меня, инстинктивно, Оливия Тейлор. Я никогда раньше не был очарован. И никогда раньше не отдавал всего себя. Ты же получаешь меня целиком. Каждую испорченную частичку меня. И каждую секунду каждого дня я молю о том, чтобы ты никогда не сдалась относительно нас, даже если я сдамся. — Он губами прижимается к моим губам и терзает их, кажется, целую вечность, наполняя меня силой, распаляя мою любовь. — Удержи меня в этом прекрасном, светлом месте рядом с тобой. — Он отпускает меня и пробивает полным мольбы взглядом. — Не дай мне провалиться обратно в темноту, умоляю.

Я перевариваю его слова, парализованная ясным взглядом синих глаз. Признание в чувствах, такое четкое выражение себя должно было только укрепить мою решимость. Но в его заявлении я услышала отрицательное. Даже если я сдамся.

Меня слишком ранили недавние поступки Миллера. Правильные слова неправильных людей могут сбросить его обратно во мрак, и только моя сила сможет его вытянуть.

— Прикоснись ко мне, — командую я ласково, — пальцами. — Беру его руку и направляю её к точке между моих бёдер. — А потом войди в меня и двигайся не спеша.

Он кивает в молчаливом понимании и рукой облокачивается о стойку, когда меня обжигает его прикосновение. Дыхание перехватывает.

— Позволь мне ощутить твой вкус, — шепчет он, сближая наши лица.

Отвечаю на автомате, нет нужды в раздумьях, я приподнимаюсь и со стоном сплетаю наши губы, руками обнимаю его за шею. Каждая моя мышца напряжена в предвкушении, ноги раздвинуты еще шире, готовясь принять как можно больше его. Его движения неспешные, расчётливые, два пальца идеально скользят по плоти, изысканно меня распаляя. Я не дышу, по мере нарастания удовольствия углубляю поцелуй.

Я выдыхаю, посасывая его нижнюю губу, после роняя голову обратно на столешницу.

Его глаза прикрыты, рваное дыхание в такт моему собственному, он не прекращает уверенных движений пальцев по моей пульсирующей плоти.

— Боже, Оливия. — Он обессилено опускает голову, в конце конов, пальцами раздвинув мою плоть, осторожно опустившись на меня всем своим весом, со стоном заполняет меня.

Я выгибаюсь с безумным криком:

— Миллер!