Он осторожно подходит ко мне, одна рука в кармане пиджака, в другой стакан со скотчем.
— Затем, Оливия, что с той секунды, как я узнал, что ты связалась с Миллером Хартом, я знал, что именно таким будет конечный результат. Я не вмешивался, всё усложняя.
— Что за конечный результат? Что происходит? — Почему люди говорят загадками?
Уильям как будто обдумывает что-то несколько секунд, а потом смотрит на меня полными сожаления, прекрасными серыми глазами. Он знает всё о темноте Миллера. Оковы и дурной характер не единственные причины того, почему Уильям так упорно хотел уберечь меня от Миллера. Всё так предельно ясно. Ему также известны последствия наших отношений. Он слабо улыбается, ладонью накрывает мою щеку и подушечкой большого пальца ласково проводит по моей холодной коже.
— Может быть, мне и стоило так поступить с Грейс, — говорит он тихо, как будто сам себе, воспоминания разглаживают черты его лица. — Может быть, мне стоило увезти её из этого ужаса. Увезти её из этого.
Я смотрю в его полное сожаления лицо, но не задаю очевидный вопрос, в котором бы говорилось, из чего
— Ты жалеешь об этом?
— Каждый день моей дерьмовой жизни.
Тревога уступает место грусти. Уильям Андерсон — мужчина, страстно любивший мою маму, — живёт с ежедневным сожалением. Оно сильное и живое. Оно съедает его. Не могу найти слов, чтобы облегчить его боль, так что делаю единственную правильную для себя вещь. Я тянусь к зверски властному мужчине и обнимаю его. Жалкая попытка облегчить боль длиною в жизнь, но когда он улыбается моему поступку и принимает мои объятия, крепко удерживая меня свободной рукой, думаю, я, возможно, могу на минутку всё изменить.
— Достаточно, — говорит он. Ну вот, властность снова на месте. Я отстраняюсь от него и, как только в поле зрения появляется вся комната, я вижу Миллера в паре метров от нас, он стоит рядом с Грегори. Мой лучший друг выглядит так, как будто находится в трансе, а Миллер необычайно спокоен, учитывая то, что только что увидел. На нём серые спортивые брюки, черная футболка и кроссовки. Необычный для Миллера вид, но после порчи всех его масок, думаю, у него нет особого выбора. А потом мое внимание привлекает спортивная сумка в его руке, и я перевариваю все, произошедшее с паспортами и словами Уильяма.
— Идите, — командует Уильям, указывая на дверь. — Машина припаркована на углу. Выходите на втором этаже и воспользуйтесь пожарной лестницей. — Миллер не шевелится, поэтому Уильям продолжает. — Харт, мы это уже обсуждали.
Я непонимающе смотрю на Миллера, тут же насторожившись от волн ярости, исходящих от него. Его покрытая щетиной челюсть, как будто, окаменела.
— Я их всех уничтожу, — обещает он, голос пропитан ядом. Я с трудом сглатываю.
— Оливия, — просто, на выдохе говорит Уильям. Это напоминание, и Миллер смотрит на меня, понимание как будто просачивается сквозь злость. — Увези её из этого гребаного беспорядка, пока мы не выясним, что происходит. Не подвергай её ещё большей опасности, Харт. Устраняй последствия. — Телефон звонит в руке Уильяма, и он, матерясь, принимает вызов. — В чём дело? — спрашивает он, смотря на Миллера. Мне не нравится выражение настороженности на его лице. — Идите, — говорит он, продолжая слушать, и подходит к нам. Миллер равняется со мной и в мгновение ока подводит нас к двери, Уильям идет прямо за нами.
Я дезориентирована. Ничего не понимаю. Я позволяю увести себя из квартиры Миллера, не имея представления, куда мы направляемся.
Мы уже в холле, и Миллер ведёт меня к лестничной клетке.
— Нет! — кричит Уильям, заставив Миллера резко остановиться и, распахнув глаза, обернуться. — Они поднимаются по лестнице.
— Что? — рычит Миллер, мгновенно покрывшись испариной. — Блять!
— Им известны твои слабости, мальчик. — Голос Уильяма мрачный, как и его взгляд.
— Что происходит? — спрашиваю, освобождаясь от руки Миллера, взгляд мечется между ним и Уильямом. — Кто это
— Те, у кого ключи от моих оков, — шепчет он, капелька пота стекает по его виску. — Аморальные ублюдки.
Меня молнией пробивает всхлип, когда на меня обрушивается сказанное со всей своей силой и жестокостью.
— Нет! — Качаю головой, сердце грохочет, как ракетный двигатель. Не хочу спрашивать. Он выглядит по-настоящему испуганным, и я не знаю, от того ли это, что они, кто бы они ни были, уже идут или потому что путь к его побегу перекрыт, а ему нужно меня увезти. Интуиция подсказывает мне последнее, только сердце сжимается от страха из-за первого. — Чего они хотят? — храбрюсь задать вопрос и вздрагиваю при виде того, как он борется, чтобы не расклеиться. Когда он, в конечном итоге, заговаривает, это едва слышный шёпот.