Одна против всех

У меня затряслись поджилки. Я начала лихорадочно вспоминать, в каком отделении кофра лежит черно-белая пленка, как прикручивать объектив и устанавливать штатив, но все в голове путалось и ничего ясного и толкового не вырисовывалось. Когда машина притормозила у ворот одного из самых старых московских кладбищ, где уже давно никого из простых смертных не хоронят, я решила отдаться на волю случая и заставила себя успокоиться. В конце концов, бывали в моей жизни ситуации и покруче этой. Как-нибудь выкарабкаемся.

— Мне поручено сопровождать вас во время церемонии и обеспечивать вашу безопасность, — парень повернулся ко мне и снял очки. Карие глаза его оказались очень красивыми, чистыми и, что самое удивительное, честными. — Простите, я, кажется, забыл представиться: Михаил. Можно просто Миша.

— Очень приятно, — буркнула я. — Где покойник?

— Покойник?! — ошарашенно спросил Миша. — Извините, вы так обидно говорите о таких вещах…

— Ой, это вы меня извините! — спохватилась я. — Знаете, до того привыкла уже эти похороны снимать, что воспринимаю это как обычную работу, а не торжественные проводы усопшего. Еще раз простите.

— Да нет, ничего, — пробормотал он, бросив удивленный взгляд. — Я вас понимаю. Но постарайтесь не употреблять таких выражений во время церемонии, хорошо? Я уважаю ваш профессионализм, но и вы уважайте память человека, которого мы провожаем сегодня в последний путь. Вы знаете, кто это?

— Увы, мне не сообщили.

— Странно, вам вообще ничего не сообщили. Наверное, это Хабибулин звонил, хозяйственник наш. Он такой хам… Мы хороним президента нашей фирмы Завряжного Иннокентия Борисовича. Умер во сне в шестьдесят два года. Человек старой закалки, был вхож в Кремль и не только туда. При жизни его многие боялись, да и сейчас еще его тень витает над нашей фирмой, прикрывая ее от врагов своим авторитетом. Так-то, Мария. А вы говорите: «покойник».

Мы вышли из машины, Миша достал из багажника аппаратуру, отдал мне кофр, а сам взял штатив. На стоянке уже собралось около трех десятков шикарных иномарок и автобусов, людей видно не было. Миша повел меня через ворота, по аллейкам, вдоль длинных рядов старинных надгробий и памятников. Странно, но кладбищенская тишина подействовала на меня отрезвляюще. Я вдруг сразу вспомнила все наставления Шуры и почувствовала уверенность в том, что справлюсь с этой нечеловечески трудной задачей.

— Церемония уже началась, — сказал Миша. — Извините, что сразу вас не предупредил, но ваша задача несколько иная, чем у обычного фотографа на похоронах.

— В каком смысле?

— Ну, как вы, наверное, понимаете, фотографов там уже довольно много, и все снимают одно и то же. Мы же с вами встанем в сторонке на возвышении — место я уже присмотрел, — вы установите штатив и будете фотографировать телевиком лица всех присутствующих. Крупным планом, так, чтобы можно было даже рассмотреть выражение глаз.

— Это еще зачем?

Тяжело вздохнув, Миша проговорил:

— На вашем месте я бы не стал задавать слишком много вопросов — это может повлиять на здоровье. Делайте что просят и не суйте свой симпатичный носик куда не следует. Договорились?

— Как скажете, — робко произнесла я. — Главное, чтобы платили.

— Заплатим. Вы не обиделись?

— Нет, что вы. У вас своя работа, у меня своя.

— Вы очень умная девушка, Мария.

…Пристроившись на пригорке за, деревьями, откуда было прекрасно видно место похоронной церемонии, мы вдвоем с Мишей установили штатив, закрепили фотокамеру с телевиком, заряженную цветной пленкой, и я начала снимать лица присутствующих. Их было много, человек, наверное, двести. Все в черных костюмах или траурных платьях, со скорбью на лицах, с цветами в руках, все такие представительные и важные, словно только что покинули кремлевские кресла или банковские офисы. Некоторые лица показались мне знакомыми, из тех, что иногда мелькают по телевизору во время официальных встреч. Фамилий их я никогда не знала. Миша молча стоял рядом и смотрел, как я работаю, не вмешиваясь в «высокохудожественный» творческий процесс. Тихо звучала траурная музыка, у гроба кто-то произносил речи, кто-то плакал, утирая слезы черным батистовым платочком, кто-то обменивался короткими фразами. Я шарила мощным объективом по откормленным лицам, наводила резкость и щелкала всех подряд, как автомат. Когда гроб начали опускать в могилу, музыка зазвучала громче, рыдания усилились и толпа пришла в движение. Многие из тех, кто стоял к нам спиной, повернулись, и я стала фотографировать и их. Вдруг в поле зрения объектива попала абсолютно лысая голова, вынырнувшая из-за чьей-то спины. Человек повернулся, сказал что-то, и на солнце сверкнула фикса. Господи, неужели это тот самый?! От неожиданности я вздрогнула.

— В чем дело? — тут же насторожился Миша. — Что-то случилось?

— Комар проклятый! — поморщилась я, потирая щеку.

— Потерпите, уже немного осталось. Сейчас они начнут по очереди кидать горсти земли в могилу, постарайтесь никого не пропустить.