Одна против зомби (СИ)

— В том числе и по тому, который будет стоять в Вашей камере. Братва на хате Вас сразу зауважает — все-таки ни гопник какой-нибудь мелкий, а настоящий злодей. А коли сумеете подогреть тамошнее начальство, оно устроит Вас на кухню или, скажем, в библиотеку. В общем, уверена — не пропадете.

Хорькофф застонал.

— Думаю, Андрей Яковлевич, с воли Вам тесть будет помогать, — попыталась я его успокоить. — Да и жена в стороне не останется. Пройдет лет восемь-десять и выйдете на свободу. Вы еще совсем молодой. Так что сможете все наверстать и в карьере, и в личной жизни. Главное, чтоб в правильную зону попасть, где за бабки вполне нехило можно перекантоваться.

— Не хочу на зону!

— Так ведь зато потом Вам будет о чем рассказать коллегам за бутылочкой коллекционного винца. Наверняка Ваш тесть не станет отбирать у Вас фирму, и Вы вернетесь в свой кабинет живым и здоровым. Ну, может, с выколотым бандитской заточкой правым глазом и шрамами на левой щеке. Так ведь шрамы мужчин украшают. Все столичные девки будут Ваши. Особенно, если на гитаре научитесь песни про романтические приключения блатарей играть. Ну там: «По тундре», «Мурку» и так далее.

Я откашлялась и запела:

  — С вапнярского кичмана
  Сорвались два уркана,
  Сорвались два уркана на Оде-е-е-ст.
  В Оде-е-сте на мали-и-не
  Они остановились,
  Они остановились, наконе-е-е-ц.

Хорькофф оценил мой певческий талант — скривился, будто его шилом в мошонку ткнули, и сквозь зубы выдавил из себя:

— Спасибо, обнадежили.

Видимо, перспектива провести десять лет на зоне вовсе не казалась ему «романтическим приключением».

— Это, конечно, самый оптимистичный вариант, — заявила я. — Возможно, что с Вами решат разобраться народные мстители. Как Вы еще только тут до сегодняшнего дня в покое работали, не пойму.

— Какой покой?! Живем, как на пороховой бочке.

Хорькофф шумно вздохнул, с тоской глянул на прострелянную фотографию и убрал ее в ящик стола.

— Зато дисциплина, небось, у вас тут на уровне, — предположила я.

— Любой мой приказ исполняется беспрекословно. Если прикажу сотрудникам, чтоб из окна выбросились, только спросят в какое именно окно кидаться.

Хорькофф подошел к окну, окинул тоскливым взглядом мостовую (может, представляя, что уже лежит там — весь разбившийся в лепешку) и добавил:

— А вот без приказа действуют только в рамках служебных обязанностей. Приходится в директивном порядке заставлять людей расходиться после работы по домам, мыться, бриться, переодеваться и чистить обувь.

— Короче, все жили счастливо и превратились в зомби в один день.

Хорькофф вернулся за стол и опустошил стопку. Но этого ему показалось мало, и он хлебнул прямо из горлышка бутылки.

Я неодобрительно покачала головой и демонстративно поставила свою — так и не выпитую — дозу «Слезы Святого Валериана» на стол, стукнув по нему дном стопки: мол, хорош гулять, братва, пора и делом заняться.

— И во всем виноват я — доверчивый дуболом, поверивший в сказочку Леонтовича, — сказал Хорькофф. — Еще неделя-другая и разразится такая буря… такая бу-у-у-ря…

«А ведь, пожалуй, ему и впрямь самый настоящий русский пипец — глубочайший и беспросветнейший, от которого только чудо спасти может. Ну а чем я не чудотворщица?» — подумалось мне.

И вдруг идея, которая уже не одну минуту плавала в виде бесформенного желе в моих мозгах, начала резко выкристаллизоваться в коммерческое предложение. Детали еще не оформились, но суть вопроса стала мне полностью ясна.

На всякий случай, чтобы клиент дозрел, а у меня было время додумать нужную мыслю до упора, я разразилась потоком слов, больше отражающих мое эмоциональное состояние, нежели какую-нибудь продуктивную мысль:

— И чего? Неужто Вы — гигант корпоративно-биологического прогресса и отец всем своим заикам-зомби, в смысле суперменам-сотрудникам — раскиснете? Неужто обольетесь слезами и сами застегнете на своих руках принесенные операми кандалы?

— Гм.

— Есть две категории людей — одни сдаются всегда, другие только при вставленном в задницу кипятильнике.

Хорькофф озадаченно почесал в затылке. Видимо, задумавшись о том, к какой категории себя отнести.

— Первые из них — унылые и серые алкаши — пашут до гроба за копейки, ублажают всех вышестоящих тварей, платят за все огрехи власти, голосуют за подонков, если и воруют, то просто тырят по карманам мелочь, — продолжила я. — А вторые, наоборот, еще со времен Пира и Шекспира объявили себя хозяевами планеты.

Я пронзила острым взглядом левый глаз (именно тот, который должен был пострадать от заточки беспредельщика) собеседника.

А тот замер, словно кролик перед удавом, вслушиваясь в слова моей пафосной речи. И я, довольная эффектом, продолжила: