Одна среди туманов

Свернув с шоссе, я оказалась на раскисшей после грозы грунтовой дороге, где моя машина то буксовала в грязи, то подпрыгивала на камнях. Дорога пересекала обширное хлопковое поле; в ее глубоких колеях, продавленных тракторами и фургонами, стояла вода. Эту грунтовку я хорошо знала и поехала по ней совершенно машинально. Возможно, у нее было какое-то название, но мы никогда не пользовались им, объясняя дорогу случайным гостям и туристам. Повернуть направо через полторы мили после старого универмага… Универмаг был закрыт задолго до моего рождения, но я до сих пор помнила ветхое, покосившееся здание и облезлую вывеску «Голден Краун Кола» над входом. Сейчас от универмага не осталось и следа, но я все равно знала, где нужно свернуть, – точно так же мои волосы сами собой укладывались совершенно определенным образом, пусть когда-то я и пыталась делать себе самые разные прически. Сама дорога, впрочем, не изменилась – узкая, относительно прямая, она была обсажена все теми же высокими белыми дубами (за прошедшие годы они, вероятно, сделались еще выше), кроны которых смыкались, образуя подобие высокого зеленого тоннеля. Когда-то мы с Томми любили бегать по этой дороге босиком, поднимая целые облака невесомой пыли, которые, закручиваясь спиралью, еще долго плыли над нагретой землей, словно неупокоенные души.

Но сейчас пыль превратилась в жидкую грязь, поэтому когда я, задумавшись, излишне сильно нажала на газ, задние колеса моего автомобиля поехали в сторону и соскочили с дороги в кювет. В панике я газанула еще дважды, но добилась только того, что колеса увязли еще глубже. Зная, что попалась, я все же попробовала выбраться из кювета самостоятельно, но у меня ничего не вышло, и, навалившись грудью на рулевое колесо, я стала смотреть туда, где обсаженная дубами дорога заканчивалась. Мне понадобилось девять лет, чтобы вернуться, так что еще несколько минут промедления, скорее всего, ничего не решали.

Выбравшись из салона, я пошла дальше пешком. Мои легкие кожаные сандалии тонули в миссисипской грязи, которая словно не хотела меня отпускать – с таким усилием мне приходилось выдирать из нее ноги. Огромная стая ворон[1] с карканьем расселась на ветвях, и я попыталась пересчитать их, одновременно припоминая детский стишок, который моя черная няня Матильда часто пела мне много лет назад.

Видеть ворону – радости быть.
Двух увидать – яд печали испить.
Три – это к свадьбе, к разлуке – четыре,
Пять – быть богатым, шесть – денег просить.

Семь – это тайну большую узнать,
(Жаль, что нельзя ее здесь рассказать).
Восемь – блаженства за гробом испить,
Девять – во ад, умерев, угодить.

А коли ты десять ворон увидал,
Значит, ты чёрта живьем повстречал.

Сердце мое отчаянно стучало, и я успела несколько раз пожалеть, что так и не приняла успокоительную таблетку. Увы, сумочку я оставила в машине, от которой успела отойди достаточно далеко, в чем я убедилась, бросив взгляд через плечо. И все-таки я почти вернулась, но громкое хлопанье крыльев заставило меня посмотреть вверх. Семь ворон, словно нарисованные черной тушью на бледно-голубом небе, с пронзительным карканьем кружились над самой моей головой. Не успела я испугаться как следует, а птицы уже унеслись куда-то в поля и пропали из вида.

Невольно я пошла быстрее. Голова у меня слегка кружилась, и я попыталась вспомнить, когда ела в последний раз. Но вот деревья, росшие вдоль дороги, расступились, и я оказалась на большой поляне, от которой начиналась еще одна широкая, вымощенная камнем дорожка, также обсаженная столетними дубами. В конце дорожки стояла старая усадьба с греческими колоннами, крылечками, эркерами и нелепой готической башенкой на изломанной, разновысокой крыше. На неподготовленного человека столь беспринципное смешение сразу нескольких архитектурных стилей производило неизгладимое впечатление. Усадьбу так и хотелось назвать «желтым домом», и не только потому, что в ее облике угадывалось некое архитектурное безумие, но и потому, что она действительно была желтого цвета. В наших краях издавна господствовал псевдогреческий колониальный стиль с его алебастровыми колоннами, мраморными портиками и прочими атрибутами «благородной античности», поэтому желтая усадьба, столь непохожая на своих ближайших соседей, отличалась как минимум оригинальностью. Впрочем, то же самое можно было сказать и о поколениях женщин, которые жили здесь на протяжении двух столетий.

При виде знакомых стен я почувствовала, что успокаиваюсь. Кажется, даже мое сердце начало стучать медленнее, как будто Бутси уже вышла на крыльцо и обняла меня за плечи, а я прильнула головой к ее надежному, теплому плечу.