Одна в мужской компании

Было уже за полночь. Со стола после ужина уже убрали, слуги разошлись, но перед этим обновили запас спиртного в буфете и поставили на стол поднос с засахаренными фиалками и трюфелями. Фрицу с фон Штарембергом захотелось отдохнуть от Вены и от политических интриг, поэтому мы укрылись на вилле Фегенберг, где с нами был только брат фон Штаремберга, Фердинанд. Эти двое собирались обсудить свои планы с глазу на глаз, без риска, что их подслушают. Мы с Фердинандом в счет не шли.

Как ни жаль, но мое присутствие при этом важном разговоре вовсе не объяснялось интересом Фрица к моему мнению, но на самом деле меня не изгнали в спальню по другой причине. Фриц позволил мне остаться за столом, потому что я была для него чем-то вроде Рембрандта на стене или старинного мейсенского фарфора в буфете. Драгоценная и неодушевленная деталь обстановки, символ его богатства и доблести.

— Полновластный диктатор Австрии. Хороша шутка! — заплетающимся языком прервал мои унылые размышления фон Штаремберг и глотнул еще бренди. Он был пьян. Никогда в жизни не думала, что увижу этого чопорного аристократа в таком состоянии, но ведь никто не ожидал и того, что Шушниг объявит себя полновластным диктатором Австрии, а он это сделал не далее как позавчера.

— Наглость какая, — прошипел Фриц. Я не была уверена, что он имел в виду — самопровозглашенную диктатуру Шушнига или его недавние намеки на то, что австрийское правительство может взять под контроль все военные предприятия страны, в том числе заводы и компании Фрица. И то и другое в последние дни совсем выбило его из колеи.

— Мы же сами выдвинули его на этот пост. Как он смеет удалять нас от власти? — Фон Штаремберг покачнулся. Его брат протянул руку, чтобы поддержать его, но тот лишь отмахнулся от него, как от мухи.

— Вполне понятно, что он пытается исключить нас из игры. Мы единственные, кто способен воспрепятствовать этому идиотскому германо-австрийскому соглашению, которое он планирует заключить. — По каналам, все еще лояльным к Фрицу и фон Штарембергу, они выяснили, что Шушниг начал переговоры с Германией о соглашении. В обмен на обещание Гитлера сохранить независимость Австрии она должна будет привести свою внешнюю политику в соответствие с политикой Германии и позволить нацистам занимать официальные посты. Фриц с Эрнстом считали, что такая политика приведет к дипломатической изоляции Австрии и к тому, что другие европейские страны станут рассматривать австрийско-германские отношения как внутреннее дело немецкого народа. А главное, они полагали, что это просто уловка с целью ослабить Австрию перед германским вторжением. Ведь тогда у Гитлера будут свои люди в австрийском правительстве.

— Какой у нас остается политический или экономический капитал, чтобы оказать давление на Шушнига теперь, когда Гитлер с Муссолини, в сущности, пришли к согласию? Я слышал, они собираются официально скрепить свою дружбу так называемой осью Берлин — Рим. Осью чего? Еще одна пышная фраза для обозначения гитлеровской власти.

Услышав про «ось», Фриц только презрительно хмыкнул.

— Нашей главной силой всегда была способность привлечь Италию на сторону Австрии. Теперь мы этого не можем, потому что Гитлер с Муссолини уже готовы броситься друг к другу в объятия.

Никогда еще я не слышала, чтобы у Фрица был такой подавленный голос. Он всегда был оптимистичен и уверен в себе — даже более чем.

Шатаясь, фон Штаремберг подошел к буфету, взял полную бутылку шнапса и поставил ее между собой и Фрицем. Налил обоим по полной рюмке янтарной жидкости, едва не перелив через край. Ни мою рюмку, ни рюмку Фердинанда никто наполнить не предложил: нас словно бы и не было в комнате.

— Я считаю, у нас нет другого выбора, — произнес Фриц с видом человека, признающего свое поражение. О чем это он? Какого выбора не осталось у них с фон Штарембергом?

— Это перечеркивает все, ради чего мы трудились.

— Знаю, но что же нам еще остается? Если мы по-прежнему будем стоять за сохранение независимости, потеряем и то влияние, что у нас осталось. Не говоря уже об активах. А если выведем наши ликвидные активы из Австрии до аншлюса и успеем заявить новую позицию по германо-австрийским отношениям еще до вторжения, то это не будет выглядеть так, будто нами движет только личная заинтересованность, и тогда… — Фриц умолк, предоставляя собеседнику додумать самому. Понимал ли он, что и я размышляю вместе с ними, я не знала. Может быть, ему было все равно. Вот Фердинанд — тот, кажется, и правда не уловил зловещего смысла того, о чем говорили Фриц и фон Штаремберг, — того, что они задумались о переходе на другую сторону и готовы объявить себя сторонниками объединения Австрии с Германией, чтобы сохранить свою власть и капиталы.

— Возможно, это выход, но только если вам разрешат торговать оружием… — начал фон Штаремберг и умолк, не закончив фразу. Мы с Фрицем оба понимали: это косвенный намек на его еврейское происхождение.