Читаем Одна в мужской компании полностью

Тревога дошла до крайней точки, когда слухи о том, что «эндлёзунг» перешел к завершающему этапу, поползли по голливудским кулуарам и достигли ушей моих европейских друзей. Мы собирались в темных барах и кофейнях, пересказывали друг другу известия, в которые было просто невозможно поверить: о еврейских гетто, газенвагенах и концлагерях. Рядом с этим кричаще яркая фантастическая жизнь Голливуда казалась невыносимой. Никто, кроме нас, словно бы и не подозревал об этом кошмаре. А может быть, из тех, до кого доходили эти слухи, только мы одни верили в то, что это правда.

Страдания австрийских евреев занимали мои мысли целиком. Многие из этих людей, так же как я когда-то, считали себя венцами. Но сколько бы они ни старались со всем тевтонским пылом стереть с себя пятно своего происхождения после прихода нацистов, все их усилия оказались тщетными. Где они сейчас? В гетто, в лагерях? Или еще хуже? Скольким я могла бы помочь? Поверил бы мне хоть кто-нибудь?

Я ждала прихода Джорджа, надеясь получить знак, что пора действовать. Вот уже несколько месяцев мы ждали сообщения от ВМФ о нашей торпедной системе. И торчать дальше без дела на съемочных площадках — в ярких нарядах, украшенных драгоценностями — и мучиться чувством вины я уже просто не могла.


В дверь позвонили, и я вздрогнула, хотя все это время нетерпеливо ждала звонка. Моя экономка Бланш вышла в прихожую, чтобы открыть дверь, но я жестом велела ей уйти. С Джорджем церемонии были ни к чему, да я, наверное, и не выдержала бы этих нескольких минут, потраченных на светские любезности, — мне нужно было узнать все сейчас же.

Я набросилась на него с расспросами, не успел он еще снять шляпу и пальто.

— Какие новости?

— Погоди минутку, пожалуйста. Всему свое время.

Он снял шляпу и отряхнул ее от дождя.

Я честно старалась выполнить его просьбу, но от одного вопроса не удержалась:

— Ты читал о проблемах с нашими торпедами?

— Читал, — ответил он, вытаскивая руку из рукава пальто.

— Это же должно убедить флот принять нашу систему, правда? А как иначе, если с действующими торпедами все так плохо.

— Твоя мама уже приехала? — спросил он, вешая плащ на вешалку. Почему он вдруг сменил тему?

Правда, Джорджу уже не один месяц приходилось слушать о том, как я беспокоюсь за маму. Вместе со мной он пережил весь этот ад, пока я старалась вывезти ее из Лондона в Канаду. И о том, как я использовала все связи в киностудии, чтобы перевезти ее наконец в Америку, он тоже был прекрасно осведомлен. Уж он-то заслуживал того, чтобы узнать новости.

— Она уже едет на поезде в Калифорнию. Из Канады до нас три дня езды, так что я жду ее второго февраля.

— Для тебя это, должно быть, большое облегчение, — сказал Джордж и прошел следом за мной в гостиную, где я уже укрепила на доске чистый перекидной блокнот для нового проекта.

— Да, — согласилась я, хотя в действительности меня одолевали сомнения. Я столько сил положила, чтобы перевезти ее в Калифорнию, а теперь, когда она должна была на несколько дней остановиться у меня, мне было не по себе. Как-то мы поладим, когда мама, с ее безумно тяжелым характером, войдет в мой новый мир? Может быть, те трогательные признания, которыми она поделилась со мной в письме (о том, что ее сдержанность и критичность проистекали только из желания уравновесить папино баловство), изменят наши отношения к лучшему? Сумею ли я поверить ее словам о любви? Я решила думать только о хорошем. Как бы то ни было, мама будет здесь, со мной, живая и здоровая, и это уже много значит сейчас, когда столько наших венских друзей, соседей и родственников остались под властью нацистов.

— Где же она будет жить? Здесь, с тобой и Джеймси?

Не отвечая, я пристально вгляделась в лицо своего друга и коллеги. Собрата по оружию. Почему он не рассказывает свои важные новости? Почему вдруг так заинтересовался моей мамой, хотя раньше разговоры о ней терпел только из вежливости? Я никогда не замечала за ним склонности к уверткам; напротив, иногда мне приходилось обуздывать его чрезмерную прямоту.

Внезапно я угадала ответ, но услышать его из уст Джорджа было бы невыносимо. Я шагала взад-вперед по выскобленным добела половицам гостиной, иногда упираясь взглядом в небо за окном, и терпеливо отвечала на его бесконечные вопросы о маме. Дождь уже стих, небо прояснилось, но тени облаков все так же лежали на яркой зелени двора, и на душе у меня было сумрачно.

— Флот нам отказал? — решилась я наконец спросить. Я знала, что он изо всех сил пытается набраться смелости и рассказать мне эту ужасную новость.

— Да, — со вздохом признался Джордж.

Не говоря ни слова — у меня пока не было сил говорить об отказе, — я подошла к буфету и налила нам обоим по большому стакану скотча. Показала Джорджу на одно из двух шоколадно-коричневых кожаных кресел, и мы уселись рядом. На этот раз мы не перебрасывались в радостном возбуждении идеями новых изобретений. Мы пили молча.

— Чем объясняют? — спросила наконец я. Я почти боялась услышать ответ.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь как роман

Песня длиною в жизнь
Песня длиною в жизнь

Париж, 1944 год. Только что закончились мрачные годы немецкой оккупации. Молодая, но уже достаточно известная публике Эдит Пиаф готовится представить новую программу в легендарном «Мулен Руж». Однако власти неожиданно предъявляют певице обвинение в коллаборационизме и, похоже, готовы наложить запрет на выступления. Пытаясь доказать свою невиновность, Пиаф тем не менее продолжает репетиции, попутно подыскивая исполнителей «для разогрева». Так она знакомится с Ивом Монтаном — молодым и пока никому не известным певцом. Эдит начинает работать с Ивом, развивая и совершенствуя его талант. Вскоре между коллегами по сцене вспыхивает яркое и сильное чувство, в котором они оба черпают вдохновение, ведущее их к вершине успеха. Но «за счастье надо платить слезами». Эти слова из знаменитого шансона Пиаф оказались пророческими…

Мишель Марли

Биографии и Мемуары
Гадкие лебеди кордебалета
Гадкие лебеди кордебалета

Реализм статуэтки заметно смущает публику. Первым же ударом Дега опрокидывает традиции скульптуры. Так же, как несколько лет назад он потряс устои живописи.Le Figaro, апрель 1881 годаВесь мир восхищается скульптурой Эдгара Дега «Маленькая четырнадцатилетняя танцовщица», считающейся одним из самых реалистичных произведений современного искусства. Однако мало кому известно, что прототип знаменитой скульптуры — реальная девочка-подросток Мари ван Гётем из бедной парижской семьи. Сведения о судьбе Мари довольно отрывочны, однако Кэти Бьюкенен, опираясь на известные факты и собственное воображение, воссоздала яркую и реалистичную панораму Парижа конца XIX века.Три сестры — Антуанетта, Мари и Шарлотта — ютятся в крошечной комнате с матерью-прачкой, которая не интересуется делами дочерей. Но у девочек есть цель — закончить балетную школу при Гранд Опера и танцевать на ее подмостках. Для достижения мечты им приходится пройти через множество испытаний: пережить несчастную любовь, чудом избежать похотливых лап «ценителей искусства», не утонуть в омуте забвения, которое дает абсент, не сдаться и не пасть духом!16+

Кэти Мари Бьюкенен

Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Современная зарубежная литература

Похожие книги