Одна – здесь – жизнь

– Сонечка, откуда – при вашей безумной жизни – не спите, не едите, плачете, любите – у вас этот румянец?

– О, Марина! Да ведь это же – из последних сил!

* * *

Тут-то и оправдывается первая часть моего эпиграфа:

Elle etait pale – et pourtant rose [229] .

To есть бледной – от всей беды – она бы быть должна была, но, собрав последние силы, – нет! – пылала. Сонечкин румянец был румянец героя. Человека, решившего гореть и греть. Я часто видала ее по утрам, после бессонной со мною ночи, в тот ранний, ранний час, после поздней, поздней беседы, когда все лица – даже самые молодые – цвета зеленого неба в окне, цвета рассвета. Но нет! Сонечкино маленькое темноглазое лицо горело, как непогашенный розовый фонарь в портовой улочке, – да, конечно, это был – порт, и она – фонарь, а все мы – тот бедный, бедный матрос, которому уже опять пора на корабль: мыть палубу, глотать волну…

* * *

Сонечка, пишу тебя на Океане. (О, если бы это могло звучать: «Пишу тебе с Океана», но нет:) – Пишу тебя на океане, на котором ты никогда не была и не будешь. По краям его, а главное на островах его живет много черных глаз. Моряки знают.

* * *

Et pourtant – si!

Belles, belles, telles des raisins égrénés, et je vous Jure qu’elles étaient brûlantes, et qu’en la vojant pleurer-on riait de plaisir! C’est peut-être cela qu’on appelle «pleurer à chaudes larmes?» Alors j’en ai vu, moi, une humaine qui

les avait vraiment chaudes. Toutes les autres, les miennes, comme celles des autres, sont froides ou tièdes, les siennes étaient brûlantes, et tant le feu de ses joues était puissant qu’on les voyait tomber – roses. Chaudes comme le sang, rondes comme les perles, salées comme la mer.

…On aurait qu’elle pleurait du Mozart [230] .

А вот что о Сонечкиных глазах говорит Edmond About в своем чудесном «Roi des Montagnes»:

А вот что о Сонечкиных глазах говорит Edmond About в своем чудесном «Roi des Montagnes»:

– Quels yeux elle avait, mon cher Monsieur! Je souhaite pour votre repos que vous n’en rencétriez jamais de pareils. Ils n’étaient ni noirs, mais d’une couleur spéciale et preson– nelle faite exprés pour eux. C’était un brun ardent et velouté qui ne se rencontre que dans le grenat de Sibérie et dans certaines fleurs des jardins. Je vous montrerai une scabieuse et une variété de rose trémière presque noire qui rappellent, sans la rendre, la nuance merveilleuse de ses yeux. Si vous avez jamais visité les forges à minuit, vous avez du remarquer la lueur étrange que projette une plaque d’acier chauffée au rouge brun: voila tout justement la couleur de ses régards. Toute la schience de la femme et toute l’innocence de l’enfant s’y lisaient comme dans un livre; mais ce livre, on serait devenu aveugle a le lire longtemps. Son regard brûlait, aussi vrai que je m’appelle, Hermann. Il aurait fait mûrir les pêches de votre espalier [231] .

Понятен теперь возглас Павлика?

Знай, что готов я на любой костер взойти,

Лишь только бы мне знать, что будут на меня глядеть —

Твои глаза…