Одна жизнь — два мира

По поведению он видел, что я уходить вовсе не тороплюсь, и старался дать понять мне, что ему не до меня. Наконец зашевелился, кое-как начал собирать разбросанные документы, у меня было впечатление, что он к ним и не прикасался. Секретарь второпях записывала кое-какие анализы.

— Так как же насчет вашего заключения? — обратился я к нему. — Я подожду.

— О нет, нет. Я его вышлю потом.

И только к концу следующей недели пришло короткое, лаконичное заключение, по существу, почти слово в слово перепечатанное заключение прежнего доктора.

Получив на руки документы, хотя и без заключения Гринберга, я по рекомендации Яши и вместе с ним направилась к доктору Шацбергу. Яша рекомендовал его как своего друга, который может беспристрастно, по-дружески дать окончательное заключение.

Когда мы приехали, мне даже по обстановке стало ясно, что он не специалист. Повертел снимки, прочитал письмо, почесал переносицу. Кирилл сидел серьезный, как аршин проглотил. Яша, представив нас, пустился с ним в продолжительные обсуждения фотографий, какой-то купли-продажи, которую он может устроить по дешевке.

Наконец доктор Шацберг обратился к нам:

— Вы знаете, я не специалист по этой болезни. Хорошо было бы показать эти снимки хорошему специалисту. У меня есть такой на примете, доктор Рубин.

— Я его знаю, года два тому назад я была у него однажды.

— Да-да. Это тот самый специалист по этой болезни, он даже книгу по этому вопросу написал. Он считается светилом в этой области. Он всю свою жизнь только этим и занимался.

— Сколько он взял у вас за прием? — спросил Шацберг.

— 25 долларов.

— Дорого. Хорошо, пойду к нему сам, что он скажет? А сколько вы могли бы заплатить, 10–15 долларов?

— 15 долларов, — быстро ответила я.

На следующий день он сообщил, что все документы передал доктору Рубину и что в понедельник в 9 утра я должна прийти к нему на прием, но что он не сумел сторговаться с ним за 15 долларов, согласился только за 20 долларов. Так и сказал — «сторговаться». Как на рынке не сторговались. Чудовищно.

И еще больше, предупредил: «Вы про ХИП молчите, он этого терпеть не может». — «Почему?» — спросила я. Он замялся: «Видите ли, он один из самых заядлых противников социализации медицины».

Сам Шацберг был очень любезный и за эту услугу ничего не взял. Хотя Кирилл очень старался ему заплатить.

На следующий день доктор Рубин вытащил какую-то папку, старые письма, которые он писал доктору Девису, и справку из госпиталя «Монтеферы». Быстро осмотрел меня, снял Х-рей, взял кровь на анализ и заявил: «Да, надо лечить, так как до сих пор, по существу, не лечили».

Выписал новые лекарства и добавил:

— Надо будет делать уколы.

— Кто же уколы будет делать?

Он ткнул пальцем в ХИП:

— Они должны. Они должны, — повторил он несколько раз с раздражением, — но они, конечно, откажутся, отмахнутся.

Берегитесь докторов!

Скитаясь по частным врачам и по американским больницам, могу твердо сказать, что многие доктора здесь самодовольные, самовлюбленные хамы. К больным относятся с высокомерием, как будто перед ними сидит олух царя небесного, человек, ничего не понимающий. Доктор может разговаривать по телефону целый час, а вы сидите полураздетый и мерзнете в соседней комнате. Иногда в трех-четырех комнатах сидят больные и ждут, когда к ним соизволит явиться доктор, задать несколько незначительных вопросов и, в лучшем случае, выслушать.

Я еще раз хочу подчеркнуть, не все такие, но, к сожалению, подавляющее большинство из них. Еще один бич: американские врачи любят оперировать. Если бы я не сопротивлялась, то за это время уже перенесла бы четыре (я не шучу) «неотложные срочные операции». Скажу честно, только в отношении одной я смалодушничала и пошла на операцию, о чем жалею до сих пор. А три раза просто вставала и уходила из больницы, даже после очень убедительных доводов не только одного врача, а трех врачей и хирурга. Прошло уже двадцать лет. Я встречала женщин, которые имели две-три операции и даже не знали от чего. А кесарево сечение при родах одно время было почти неизбежно. Пока не обратили на это внимание и не стали об этом писать как о жульничестве, так как кесарево сечение стоило почти в пять раз дороже, чем естественные роды. Этим я не хочу сказать, что, если нужна операция, ее можно не делать или можно избежать, а надо просто быть очень осторожной.

Хочу упомянуть еще один вид коммерческого мошенничества с малышами. Одна дама с гордостью как-то сказала мне:

— Вы знаете, что сейчас в Америке младенцев матери не кормят грудью?

— Почему? — удивилась я.

— У нас имеются такие формулы, что молоко матери никогда этого возместить не может.

— Я в жизни не слышала, чтобы существовало что-то лучше материнского молока для младенцев, — ответила я.