Однако, псих

Я думал, что неудобно отвечать одному, как и на занятиях я не любил отвечать на вопросы лектора один. Я считал, что вопросы преподавателя – для всех и если я буду отвечать на все задания, то остальные этюданты3 не смогут проявить себя. А сам я буду выглядеть, как высокомерный хвастун.

Но вскоре я заметил, что француз совсем не хочет работать переводчиком для этих двоих, и взял бремя на себя.

Мы быстро дошли до первых домов немецкого района. В штадтбецирке4 было множество похожих друг на друга кубов-домов. Они выглядели симпатично, цвета были разные, но всегда приятные. Улицы были чисты и пусты. В воскресенье типичный житель штадтбецирка остаётся дома. Во всех окнах горел свет, слышались голоса, иногда басистые крики разных наречий Германии. В некоторых домах слышался мат, от которого кровоточили мои уши. Немец, наоборот, слушал, словно пополняя словарный запас. И я не помню, когда его характер изменился в подобную сторону. Целый прошлый курс он был скромным, порядочным, вежливым, добрым немцем. И мата от него я не слыхивал. Эти его черты подспудно завяли, как цветы, которые полить и вернуть к жизни способен только он, немец.

Мы пришли к нужному дому. Внутри играла громкая клубная музыка. Немец оскалил рот, открыл дверь и пригласил нас внутрь.

Немцы, которых Дувше назвал когда-то дегенератами, сквозь дым кальянных установок, едва стоя на ногах, побрели к нам. Я без удовольствия пожал руки всем, как и француз, а англичанин поздоровался со всеми ещё и с низким кивком.

Наш немец вошёл в дым и начал трындеть с приятелями, англичанин начал знакомство с кальянами, француза я потерял из виду. Я всё ещё стоял у входа, не сняв обувь, когда понял, что меня тошнит. Пол под моими ногами начал украдкой уходить. Картинка перед глазами начала шататься, как на корабле. Маша руками в разные стороны, будто я тону в море, я нащупал стены, затем дверную ручку, налёг всем телом на дверь, с трудом повернул ручку и выпал наружу. Клянусь, меня бы вырвало от стоящего в доме душного запаха искусственных ароматов яблока, дыни и клубники, если бы я не выбрался на свежий воздух. С натугой сопротивляясь тошноте, я отдышался и избавился от чувства головокружения.

Когда сознание начало помаленьку проясняться, я с ужасом подумал: «Это – мой друг?» Я не ожидал, что эта мысль больно врежется в моё сердце, как осколок стекла в обнажённую кожу.