Однажды днем, а может быть, и ночью…

И все трое были почти уверены, что здесь, на Богом забытой Кубе, начнется их всемирная слава. Поэтому в мечтах они лелеяли вечер с Гарсиа Маркесом, воображая, что он рано или поздно попросит их принести рукопись и будет слушать — сначала выжидательно, потом угрюмо, потом снова станет внимательно вслушиваться, потом замечтается, потом заплачет, наконец, будет бурно выражать восторг: черт возьми, как здорово написано, — а потом начнет возмущаться и в ярости топать ногами: черт возьми, и никто в Вене не заметил такой талантище!

Австрийцам пришлось оплатить шведский стол, состоявший из бананов и рома, а деньги присвоила себе Рамона. На них она впоследствии купила домик под Гаваной, в трех кварталах от моря.

Шел февраль, и самыми модными напитками были «пина колада»[76] и «батида де коко».

Вернувшись и поцеловав Рамону, Франц хотел пожелать доброй ночи свиньям на террасе и тут заметил, что она плачет. Рамона казалась безутешной. «Оба наши сокровища пропали!» Она употребила именно слово «tesoro»[77]. Придя около одиннадцати домой, она обнаружила, что свиньи бесследно исчезли.

Он ей верил. Теперь свадьбу придется отложить на три месяца. Это вполне устраивало Франца. Однако он не верил, что они когда-нибудь добудут таких чудных поросят, как те два.

Заглянув по старой привычке перед сном под кровать, он обнаружил там вылинявшие трусы, явно не его.

13

Проспал он недолго и проснулся с ощущением чуда, жившим в его сновидениях, не покидавшим его во сне, а теперь переселившимся в некую смутную область между сном и явью. Рамона лежала рядом и, наверное, видела сны. Какое чудо быть рядом с ней, видеть ее, спящую, погруженную в свои сны, не открывающую глаз, такую далекую от реального мира. И тут он вспомнил о трусах.

Рамона лежала совершенно неподвижно и едва заметно, почти беззвучно дышала, а легкий ветерок от почти беззвучно вращающегося под потолком вентилятора едва заметно колыхал занавески и приподнимал бумаги на столе. А издалека доносился приглушенный рокот моря и шум назойливого грубого мира, от которого не спрятаться.

Франц так и не решился разбудить Рамону и спросить, что это он нашел под кроватью. Он просто положил трусы, как добычу, к ногам подруги и потихоньку выскользнул из квартиры, и Рамона так и не узнала, заметил Франц улику или нет.

Вскоре он опять сидел в автобусе вместе с тремя австрийскими писателями, опять исполненными радостных ожиданий, и куда-то ехал, на сей раз на запад.

Несмотря на усталость, все стремились занять место у окна.

Всего пять человек сидело в микроавтобусе, выделенном специально для важных персон, с кондиционером и тонированными стеклами, словно кубинцам, маявшимся на перекрестках в унылом ожидании, не подбросит ли их кто-нибудь, запрещено видеть, кто там, за стеклами. Не успели они проехать первый транспарант: «Молодежь — фундамент нашего будущего. Фидель», — как Маринелли заснул. Это было уже слишком. Венцы страшно разозлились и хотели было звонить в посольство и в последний раз пожаловаться на неслыханную наглость Маринелли. Но потом Титмонингер и его коллега передумали: в конце концов они уже давно решили выбросить во время этой поездки Маринелли из автобуса. А вместе с ним хорошо бы и Розу.

Транспаранты и лозунги, казалось, совсем не раздражали гостей, словно это привычная деталь пейзажа.

«Социализм или смерть! Мы победим!» — читали они и ехали дальше мимо хижин, в которых не было даже электричества, а может быть, и водопровода. Вскоре циник из Гарстена, настроенный не столь восторженно, как его коллега, стал отмечать, сколько раз им встретился этот транспарант. И к концу поездки оказалось, что тридцать семь.

А под мостами, в тени, томились целые толпы кубинцев, дожидаясь, когда кто-нибудь на солнечной стороне жизни их заметит и подбросит на машине. Томились безмолвно, безропотно, словно давно привыкли к тому, что их никто не подбрасывает, и сейчас, на сороковом году революции, готовы были вечно ждать, что кто-нибудь их подбросит.

Не изменившая своим убеждениям Роза по-прежнему прославляла достижения кубинского социализма и указывала на отдельные обнадеживающие детали, например на то, что дешевого жилья для малообеспеченных на окраинах Гаваны становится все меньше и меньше. Во всем она могла заметить какие — то положительные сдвиги.