Однажды я… Рассказы про меня

Иногда папка все же вносил лепту. Блеснет умом и: «Пока, пока». Однажды он бросил: «Мужчина не должен драться просто так, для драки должна быть обязательно причина, что ударив другого, ты унижаешь его…»

Хватит, па! Я не из тех… сколько говорить! Вечно он все пропускает – если провести тест на знание сына, то он его с треском провалит. Ты на меня посмотри: я не в той комплекции, чтобы синяки с улыбкой получать.

У меня был сосед. Генныч. Большой, грузный. Стена. Мы были чертовски разными и почти не разговаривали. Так, «привет», без «пока». Но все же было у нас кое-что общее – он тоже, как и я, не раскидывался плюхами. Но не потому, что у него папа или кто из родни стучали по столу и что важно – комплекция-то была самая угрожающая. Просто у него была теория – нельзя ничего делать, не научившись. Нельзя водить машину, пока не пройдешь автошколу, работать судьей без знания кодексов и красного диплома, даже есть новый продукт нужно, пройдя мастер-класс и апробацию. И соответственно – драться без специального на то обучения. Но если случится ЧП, в момент обучения, когда ты еще только постигаешь азы рукоскрючивания, то… открывай рот, там есть язык. Он должен помочь. Хотя его тоже тренировать надо. Учись говорить. И носи деньги. Если последнее не поможет – беги. Бегаешь плохо – кричи или просто не ходи вечерами, сиди дома. Но как учиться, сидя дома?

Его предки занимались совместным бизнесом: продавали самые быстромелящие кофемолки, самые быстровыжимающие соковыжималки. Дома бывали редко: рано с восходом солнца уезжала черная машина и поздно после заката возвращалась. И чтобы сын не оставался один на попечение телика и включенного телефона, его с детства приучили к определенной тактике – сперва школа, потом продленка, кружки, и так до самого вечера, чтобы свободного времени на разные глупости не было. В эти разные глупости как раз и входила драка. И он то детский поезд водил, то на лошади катался, то фехтовал, то бежал на теннис в девять утра. По-моему, он умел все – мне казалось, что из него делают гения. Однажды сын им скажет что-нибудь, отчего они схватятся за головы и пожалеют о своих десяти тысячах кофемолок, которые продавали, вместо того чтобы читать сыну «Урфина Джюса» и собирать пазлы.

Я до двенадцати дрыхну (вторая смена), а он уже и на танцы, и на моделирование. Я иду в школу, а он после актерского тренинга, делает «посылы». Я на первом уроке, и он тоже, только не как я – смотрю со скуки или рисую кораблики с пробитым дном – он пробует себя в каллиграфии и рисует лица. Перемена. Второй этаж у расписания. Я на подоконнике. Он подходит.

– И чего они не слушают про гипоталамус? Это чертовски интересно. Под стол за булкой лезут. Разве можно?

– Они думают, что правильнее не слушать, чем слушать. Им кажется, что жизнь нужно прожить весело, а не так, как взрослые говорят.

– Да что они знают о веселье? Юмор – ему тоже нужно учиться.

Так вышло у нас. Не разговаривали, ходили одно время, как чужие, а тут привыкли встречаться, делиться последними событиями – место встречи у расписания, тема… для нас это было действительно вроде урока. Но если я делился, поскольку хотел быть интересным, то он – для пользы дела: привлекал меня то на один кружок, то на другой. Авиамоделирование – все равно что шахматы. Почему ты не ходишь на кёрлинг? Ты никогда не пробовал спортивную ходьбу? Я вежливо отказывался – привык до обеда просиживать дома, а вечерами перезагружаться за игровой консолью.

Но тут произошло вот что. Я возвращался из школы. Рядом плелся Руслан, одноклассник. В последнее время он стал ходить за мной. Ему казалось, что вот так, плетясь в хвосте, можно завести дружбу. Они как-то неожиданно отпочковались из толпы. Трое – маленький с голубиным носом и два лба – близнецы, судя по одинаковым шапкам и черным полоскам на куртках.

– У меня там баллончик, – похлопал маленький по карману.

В груди что-то сжалось, по спине прошел ледяной град, а руки задрожали.

– Сейчас я брызну, глаза выпрыгнут, – продолжил он. – Деньги, часы, все, что блестит.

У Руслика заблестели глаза.

– У меня нет ничего, – не соврал я.

– Проверим, – гаркнул лоб. Второй схватил мой рюкзак, расстегнул и перевернул: учебник, тетради, ручки, потерянные карандаши посыпались из его недр.

– Ты чего? – крикнул я и бросился собирать уже подмоченное, с грязью, думая, как я буду все восстанавливать. Прохожие с интересом смотрели на эту сцену, слабо реагируя на происходящее. Дети…

– Проверь его, – указал он на моего «друга».

– У меня только десять рублей, – сказал он, пряча рюкзак за спину.

– Тоже хорошо, – сказал маленький, пряча награбленное. Через минуту они слились с толпой.

Как-то быстро потемнело. Куда делось солнце?

– Я по-пойду, – промямлил Руслик и, не дожидаясь, засеменил к автобусной остановке. Ему всего одну остановку?! Конечно, пешком опасно. Посчитал, наверное, что зря стал за мной ходить – я приношу одни неприятности.