Однажды на Диком Западе - На всех хватит. Колдуны и капуста. …И вся федеральная конница. День револьвера

До сих пор мой самый зловещий кошмар – это не вампиры, не оборотни, не ожившие мертвецы и даже не та тварь из старой пирамиды, едва не утащившая меня прямиком в преисподнюю, а утро на ферме, мычание недоенной скотины, запах гари от печи – и надо идти во двор, кормить птицу. От таких снов я просыпаюсь в холодном поту, сжимая рукоятку револьвера под подушкой – и на пару следующих ночей стараюсь затащить к себе в постель какую-нибудь грелку с приятным запахом изо рта.

Этот конкретный пеон был так увлечен своей работой, что не услышал моего приближения до тех пор, пока я не оказалась почти рядом. Только тогда он выронил мотыгу и, разинув рот, испуганно уставился на меня.

– Буэнос диас, – я всегда стараюсь вначале быть вежливой с людьми. Путь даже по ним сразу видно, что они этого не заслуживают.

– Э-э… буэнос диас, сеньор гринго.

Тень от моей шляпы падала ему под ноги, так что ему я должна была представляться чем-то вроде всадника Апокалипсиса – всадник на вороной лошади, в длинном сером плаще и серой же шляпе, на фоне огненного сияния. Разглядеть черты лица при такой подсветке сложно. Но все равно – почему он не надел свое сомбреро, а бросил его на краю поля? При таком солнцепеке мозги закипают через три часа, а еще через пару спекаются не хуже маисовой лепешки. Отличное блюдо для любителей человечинки – запеченные мозги, с корочкой.

– Далеко до деревни?

От моего голоса пеон вздрогнул и еще шире распахнул рот, из уголка которого тут же потянулась тоненькая нить слюны.

– Ы-ы.

Ну точно, спекся. Кретин.

– Деревня, – как можно разборчивее сказала я. – El Extinto. Далеко до нее?

С испанского «эль экстинто» переводится как «потухший», но здесь, в Мексике, это слово имеет еще и второе значение – покойник, мертвец. Поди, угадай, что имели в виду местные, давая своему поселению такое название?

– Э-э, сеньора…

Да, да, тупица, я – сеньора! Долго ты еще будешь обдумывать этот факт?

– Деревня в двух милях отсюда, – собрался наконец с остатками мыслей пеон. – Во-он там, – сообщил он, сопроводив свои слова взмахом руки.

Я развернулась в указанном направлении и обозрела критическим взглядом каменную осыпь, через которую могла бы, пожалуй, перебраться какая-нибудь коза, но никак не Моргана.

– А разве дорога не ведет в деревню?

На этот раз он задумался надолго. Меня так и подмывало достать из нагрудного кармашка свои новые часики и демонстративно уставиться на них. Боюсь только, что это… существо отнюдь не оценило бы этого жеста, а скорее, начало пялиться на новую блестящую игрушку, окончательно позабыв обо всем на свете.

– Дорога… длиннее, – пеон ронял слова с таким трудом, словно они были золотыми, опускаемыми в кружку нищего у ворот храма. – По ней ездят солдаты… бандиты… сборщики налогов. Мы не пользуемся ею.

Типично крестьянский ответ. Будь их воля, они бы вообще перепахали эту дорогу, чтобы прекратить поступление из большого мира всяческих неприятностей и соблазнов.

Помнится, один из моих друзей, аббат-бенедиктинец, объяснял мне, что практически любая деревня представляет собой замкнутый на себя мирок, микрокосм. Поскольку произносил он эту речь, будучи в ночной рубашке и держа в одной руке бокал с вином, а во второй – куриную ногу, эффект от речи получился смазанным. Но слово «микрокосм» я запомнила.

Крестьяне…

– Muchas gracias, – сказала я, берясь за поводья, чтобы развернуть Моргану обратно к дороге.

– Si, senorita.

Причем тут «да»?

Я отъехала сотни на три ярдов, обернулась – он все еще стоял с раскрытым ртом и смотрел мне вслед.

Не люблю крестьян.

* * *

Деревня выглядела так же, как и большинство виденных мной до сих пор мексиканских деревушек – колодец в центре, одна штука, широкая пыльная улица, по совместительству исполняющая обязанности площади – одна штука, обязательная церквушка, местами начавшая осыпаться, и несколько десятков хижин, считать которые мне было просто-напросто лень. Ах да, жители – ни души. Словно вымерли.

Этот вариант отнюдь не был самым невероятным – учитывая цель моего приезда, но поверить в него мешало отсутствие некоторых обязательных атрибутов, как-то стервятников и запаха. При такой жаре труп начинает разлагаться очень быстро.

Я медленно проехала вдоль улицы, с сожалением покосившись на чернеющий в проеме колокольни образец средневекового литья. Пальнуть бы по нему пару раз – живо забегают.

Вместо этого я остановила Моргану у колодца, слезла, с трудом – Боже, зачем эти люди подвесили сюда такую тяжеленную бадью! – вытянула наверх полное ведро чистейшей ледяной воды и взгромоздила его на край колодца. Наполнила заново обе фляги, затем аккуратно положила рядом шляпу – и сунула голову под воду. Вынырнула, отфыркиваясь, перевела дух и окунулась еще раз. Затем напоила из этого же ведра Моргану и ее же от души окатила остатками воды. Выжала волосы, благо они у меня короткие и сохнут быстро, надела шляпу, сдвинув ее пониже, и присела на край колодца.